Стихи, вдохновленные столицей Урала. Есенин помещал героя своих стихов на изогнутые московские улицы, Ахматова с упоением писала о Петербурге, Роберт Бёрнс воспевал холмы Шотландии. А как Екатеринбург влияет на поэтов?
Вторчермет Бориса Рыжего – это как булгаковская Москва или джойсовский Дублин. Микрорайон с его заводами, дымящими трубами и неблагополучной средой стал для поэта серьезным источником вдохновения. Он хотел бы забыть обо всем этом, но стал частью среды и против своей воли «советует» зарыть свой прах на «безымянном кладбище свердловском», ведь там – его кенты.
Приобретут всеевропейский лоск
слова трансазиатского поэта,
я позабуду сказочный Свердловск
и школьный двор
в районе Вторчермета.
Но где бы мне ни выпало остыть,
в Париже знойном,
в Лондоне промозглом,
мой жалкий прах советую зарыть
на безымянном кладбище
свердловском.
Не в плане не лишённой красоты,
но вычурной и артистичной позы,
а потому что там мои кенты,
их профили из мрамора и розы.
На купоросных голубых снегах,
закончившие ШРМ на тройки,
они споткнулись с медью в черепах
как первые солдаты перестройки.
Пусть Вторчермет гудит своей трубой.
Пластполимер пускай свистит
протяжно.
А женщина, что не была со мной,
альбом откроет и закурит важно.
Она откроет голубой альбом,
где лица наши будущим согреты,
где живы мы, в альбоме голубом,
земная шваль: бандиты и поэты.
Константин Комаров – литературный критик и молодая звезда уральской поэзии. Живет и работает в Екатеринбурге, что отражается на его творчестве. Действие его главного хита разворачивается на улице Малышева – популярной как среди пешеходов города, так и среди слагателей строк: можно вспомнить песню группу «Курара» «Солнечные дни» со словами «Я сижу на Малышева, тут жара». Лирический герой Комарова на Малышева не сидит, а бродит, ошалело шляется, а сам поэт рекомендует ему свернуть на улицу Восточную, ту самую, вдоль которой «текли юные годы» певца Александра Новикова.
По Малышева шляясь ошалело,
ты думаешь: все кончено, малыш…
Не поняли тебя, не оценили,
прогнав метафизическим пинком…
В унынье ты заходишь в пиццу мию,
заказываешь крылышки с пивком…
И ешь, и пьешь, и пожинаешь лавры
беспечного похода напролом,
и веришь в то, что не ошибся в главном,
и брошенному Богу бьешь челом…
Но на пустой стакан нахмурив брови,
себя одернешь в нужном падеже:
ты столько лет по Малышева бродишь,
свернул бы на Восточную уже…
Молодой екатеринбургский поэт Артем Носков не раз и не два переживал экзистенциальные моменты на улицах Екатеринбурга, о чем сообщал в своих стихах. Дендрарий, что расположен поодаль цирка, становится для поэта аналогом Эдемского сада, приходящего в упадок посреди нынешнего «заполошного века».
Я зашёл в дендрарий поодаль цирка.
Намечался дождь и большая стирка.
Я ещё пока не утратил веру.
Я большой ребёнок, мне нужен феррум.
Я брожу среди шелестящих кущей.
Урожай пропал. Маховик запущен,
И бесплодных яблонь сочится зелень.
Я теперь садовник и я потерян.
Заполошный век ободрал деревья,
И Адам не смог оправдать доверья.
Мне насыпал бог на макушку пепел.
Я теперь Стив Джобс. У меня есть Apple.
Выпускник философского факультета УрФУ Александр Костарев отправляется в один из отдаленных районов города и бродит там, топча снега окраин. «Радостный лжесвидетель собственных неудач», он поначалу упивается своей неприкаянностью, но потом словно бы одергивает себя: другие люди тоже страдают, и не меньше, а некоторые и вовсе вынуждены ездить в «Мегу».
Я, неживой как будто,
выеденный, ничей,
Посланный на три буквы –
Еду на Семь ключей.
Ибо всегда всё делал
Наперекор, хоть плачь,
Радостный лжесвидетель
Собственных неудач.
Вылезти на конечной,
Что-то под нос бурча,
И не найти, конечно,
Ни одного ключа.
Что же, шагать по снегу,
Да ворошить его.
Люди вообще вон в МЕГУ
Едут, и ничего…
Зрелый екатеринбургский поэт Сергей Ивкин в своем стихотворении превращает Екатеринбург в Поэтоград, где есть место и Бродскому, и Ахматовой, и обэриутам (причем они прячутся где-то за гаражами), а главное действующее лицо – Роман Тягунов, друг и соратник Бориса Рыжего, погасшая звезда уральского стихотворчества. Но поэтическая дымка рассеивается, и остается голый, невыносимый путь к метро по улице Краснофлотцев. Уралмаш может быть жесток.
Мы всем деревьям дали имена:
шурша листвою в сумерках с работы,
мы говорили с каждым: «Вот те на!
а мы и не узнали сразу, кто ты».
Не Дантовская выставка искусств,
а души выходили из тумана.
Взъерошенный весёлый тощий куст
мы окрестили именем Романа.
Ему махали: «Здравствуй, Тягунов»
(его кора была почти горячей
и дольше всех зелёное руно
на нём держалось на углу со Стачек).
Там были и Блаженный, и Парнок,
обэриуты между гаражами,
горел на Бродском золотой венок,
К.Р. и Блок друг другу руки жали.
Глазков стоял, невзрачен и сутул
(секретный часовой Поэтограда),
и Решетов ладони протянул
над детским садом.
Клён Мандельштам пёр сквозь кирпич стены,
Ахматова смотрела на витрину…
Но не было рябин и бузины,
чтобы одну из них назвать Марина.
Немые собеседники в снегу,
и не осталось никаких эмоций,
но вот уже два года не могу
идти пешком к метро по Краснофлотцев.
Екатеринбург – это не только то, что есть, но и то, чего нет. Об этом – в пронзительном стихотворении Романа Тягунова.
В библиотеке имени меня
Несовершенство прогибает доски.
Кариатиды города Свердловска
Свободным членом делают наброски
На злобу дня: по улицам Свердловска
Гомер ведет Троянского Коня
В библиотеку имени меня.
В библиотеку имени меня.
Записывают только сумасшедших.
Они горды своим несовершенством:
Читая снизу-вверх и против шерсти,
Жгут мои книги, греясь у огня
Библиотеки имени меня.
Александра Аксенова – суперзвезда уральской поэзии. Как и Бориса Рыжего, ее вдохновляет Вторчермет: именно оттуда родом герой ее знаменитого стихотворения. Сама же лирическая героиня – «чикуля с ЖБИ». В их любовном союзе объединяются юг и восток Екатеринбурга. Также в этом стихотворении фигурирует и север: слово «Уралмаш» герой набирает в СМС с мягким знаком. Александра Аксенова признает силу города и позволяет своим персонажам раствориться в ней без остатка.
Мой парень – гопник с Вторчермета,
И этот факт неоценим.
Я гребанным интеллигентом
Себя почувствовала с ним.
Лампасы, шапка на затылке,
В глазах – естественная мощь,
Мы подружились в «Ложке-Вилке»,
Он уступил последний борщ.
Такой реальный, четкий, дерзкий:
Ну как такому, и не дашь?
Он с мягким знаком в смс-ке
Мне пишет слово «Уралмаш».
Мой парень – гопник с Вторчермета,
А я чикуля с ЖБИ.
Мы знаем таинство секрета
Большой и искренней любви:
По банке «Балтики» по третьей,
Район, январский снегопад.
Мы как Монтекки с Капулетти.
Ну, только предки не бузят.
Под окнами во все колонки
И туц и бац, и адский микс.
Пусть всем заложит перепонки,
Чтоб знали – мой подъехал принц.
И вдруг меня обидят где-то,
Он сразу даст с вертушки в щи.
Мой парень – гопник с Вторчермета.
Адьос, культурные прыщи!
