* * *
Молчанью не нужен рупор.
Смотри на меня в упор!
Смотри и молчи, чтоб глупым
не вышел наш разговор.
Молчи и смотри. Готово.
Не наша с тобой вина,
что не различает Слово
предметы и имена.
В безумии волн фотонных
теряется слова след.
Насколько мудрец — фотограф,
настолько же глуп — поэт.
Но если не станет света
с последнею головнёй,
мы выживем только этой
нелепейшей болтовнёй.
Ни кисти мазок, ни нота
не смогут помочь — не ври.
Оставшаяся на фото,
со мною поговори.
(«Урал» №5-2012 http://magazines.russ.ru/din/2012/5/kk21.html)
***
…И темнота мне в рот дышала,
сквозная, как на море бриз,
и однотомник Мандельштама
блестел, задумчиво-ребрист.
Досаду ускоряла щенью
и жажду воду истолочь
мне данная не в ощущеньях,
а в упущеньях эта ночь.
Пытаясь быть как можно чутче,
я нежно мир именовал,
но в каждом слове — прав был Тютчев —
сиял заманчивый провал
в глухие недра снов солёных,
в их изумлённый чернозём,
и недобравшие силёнок
стихи кричали — доползём!
Но голос засыпал. Траншеи.
Молчанья глиною шальной.
Лишь циклопичный глаз торшера
питался этой тишиной.
Так речь в себе самой тонула
и замирала, как рука,
нащупавшая в центре гула
отсутствие черновика.
(«Урал» №7-2013 http://magazines.russ.ru/ural/2013/7/2k.html)
***
Когда ты в чистую страницу
вворачиваешь слова винт,
местоименья прячут лица
и делают глаголы вид,
столь глупый и несовершенный,
что совершенней не найти,
и каждой строчки завершенье —
начало нового пути
туда, откуда нет возврата —
никак, ни под какой залог, —
и это небольшая плата
за то, что ты сейчас замолк
и окунулся в безглагольность,
как будто в прорубь головой,
чтоб, наконец, расслышать голос —
уже практически не твой.
(«Урал» №7-2013 http://magazines.russ.ru/ural/2013/7/2k.html)
***
Выбивая, как пыль из ковра,
исковерканный голос из горла,
я ничем не могу рисковать,
кроме речи, и это прискорбно.
Одинаково звук искажён
при грудной тишине и при оре,
и поэтому лезть на рожон
бесполезно уже априори.
Но пока пика звука остра,
между строчек не может остаться
языку посторонний экстракт
из бесстрастных и мертвых абстракций.
И когда, как пожарный рукав,
размотается стих в разговоре,
я впадаю в него, как река в
голубое крахмальное море,
чтоб уже утонуть без обид
в этой мягкой и призрачной каше,
и помехами в горле рябит
неизвестный божественный кашель.
(«Урал» №7-2013 http://magazines.russ.ru/ural/2013/7/2k.html)
* * *
Марине Палей
Разводящий разводит круги по воде,
разводящий рифмует «везде» и «нигде»,
разводящий не я, разводящий другой,
он работает правой и левой ногой.
Мы сидим в одиночной. Одни. Взаперти.
От речей подкидных никуда не уйти —
ни в луга, ни в поля, ни дурдом разнести,
и никак разводящего не развести.
И тогда остаётся бежать до лотка,
где последнее слово идёт с молотка,
и назад возвращаться уже налегке —
сонным телом по рыжей осенней реке.
И, буквально, на буквы разбив буквари,
молча друга просить — говори, говори,
и надеяться только словить невзначай
из уснувших глубин — отвечай, отвечай…
(«Сибирские огни» № 11-2013 http://magazines.russ.ru/sib/2013/11/8c.html )
* * *
Зачин здесь не особо важен,
поэтому пока молчи,
пока из бессловесных скважин
не вырвутся к тебе ключи,
а подберёшь – уже не важно,
какой сокрыт замок в двери,
предайся вечности бумажной
и говори. И говори!
(Homo Legens №2-2014 http://magazines.russ.ru/homo_legens/2014/2/obrechyonnye-na-rech.html)
***
Слово лежит во рту,
будто бы лазурит.
Пламенем на спирту
не говорит — горит.
Вплавлена в плексиглас
сонная немота.
Тонущий в плеске глаз
не различит цвета
каменных мотыльков,
дымчатых облаков,
радужных угольков
и золотых песков.
Но стрекотанье звёзд
радует дурачка
до закипанья слёз
на глубине зрачка.
Он подносил ко рту
карту кривых зеркал
и целовал их ртуть —
плакал, не умолкал.
Но наконец умолк…
И показалось мне
в страшной, как серый волк,
сказочной тишине
звоном пустых кольчуг,
каплею на ноже —
что я ещё молчу,
но говорю — уже.
(«Урал» №7-2014 http://magazines.russ.ru/ural/2014/7/5k.html)
Продолжение на следующей странице