Раскрою одну аллюзию. В первом стихотворении подборки «и вот он стоит мельница мельницей…». Угадать ее абсолютно невозможно просто по отсутствию источника в русскоязычном пространстве, по крайней мере, в 2016-м). Да и вообще понять, что это и откуда. Между тем образ «здорового детины / на перекрёстке» — из дневника Рильке, над переводом которого я как раз сидела летом 2016 г. (он вышел в 2018 г. в московском издательстве libra). Там есть совершенно загипнотизировавший меня кусочек: художники из Ворпсведе, артистической колонии по Бременом, отправляются в долгие прогулки, на дворе начало 20 века, и вот (цитирую): «А потом однажды отправляются на самый край острова. Там находится деревня. Они долго едут через дюны. Наконец у перекрестка видят огромного человека, тот стоит и напряженно всматривается вдаль. Он будто что-то заприметил. Нетерпеливо жестикулируя, бросается он бежать навстречу чему-то; но внезапно, будто от притяжения места, на котором стоял, бег его становится каким-то неверным, и он опрометью возвращается обратно, где снова занимает свой наблюдательный пост. Они долго следят из коляски, как эта странная игра повторяется снова и снова. Это кто-то, кто ждет… из года в год. Он никому не может сказать, чего ожидает, но сам он когда-то знал это наверняка, и это не было бессмысленным ожиданием – когда-то. Но минуло столько времени, что его больше ничто не связывает с ближайшим окружением, и тот, кто должен был прийти, вероятно, давно умер». Разумеется, этот совершенно потусторонний и одновременно прозаичный персонаж смонтировался в сознании бог весть с чем, качнув «ветками намокших снов» и лишний раз подтвердив, вслед за Магритом, что «это не трубка», а только ее рисунок, ведущий какую-то свою игру. В том числе и с обескураженным автором.
Вера Котелевская