На прошлой неделе в Москве, Челябинске и Екатеринбурге состоялись презентации очередного (третьего) выпуска масштабного проекта Виталия Кальпиди «Антология.
Современная уральская поэзия» (сокращённо СУП). На этот раз убедительный том с прекрасной полиграфией и дизайном (2-й выпуск антологии вошёл в тройку лучших поэтических книг 2004 года по версии оргкомитета XVII Московской международной книжной выставки-ярмарки) составили стихотворения уральских поэтов (поэтов, когда-то живших и творивших на Урале) за самые последние – 2004–2011 годы. Нынешний выпуск в отличие от двух предыдущих содержит интересное новшество – опыт рецензирования каждого из поэтов специально назначенным для него экспертом.
Не знаю, как остальные мероприятия, но московская презентация (в «Даче на Покровке») была отмечена оглашением и представлением целого ряда идей, которые, кажется, чрезвычайно полезны и универсально применимы для развития современного литературного процесса в России вообще.
Открыл вечер поэт Евгений Туренко, который известен тем, что параллельно собственным литературным занятиям активно поработал и продолжает действовать в качестве литературного педагога (в 90-е руководил студией «Ступени», в 00-е – литобъединением для школьников и студентов «Миръ»). Туренко, как участник всех выпусков антологии СУП, вспомнил о ранних стадиях проекта:
«Я, честно говоря, в первую антологию попал совершенно случайно. И до сих пор меня удивляет ситуация возникновения этого по-своему феноменального (во всяком случае, для Урала) проекта. У меня тогда вышла дебютная маленькая книжечка, которая каким-то образом попала к Кальпиди. И вдруг я получаю письмо с предложением участвовать в антологии. Я такой гордый ходил: «Подумаешь, антология какая-то, у меня книжка вышла…» Но стихи отправил. А когда потом на первой презентации взял в руки вот эту первую антологию и стал её читать, у меня коленки задрожали! Мне стало жутковато оттого, что я мог в неё не попасть.
Многих из авторов уже нет, иные просто не пишут. Мне повезло: я всё ещё как-то держусь на плаву. Но ситуация с той первой антологией… Она, кстати, вышла с компакт-диском и в двух ипостасях: «Антология современной уральской поэзии» и «Антология современной уральской прозы». И это был не просто какой-то срез или, как Кальпиди сам говорил, погост, на котором расставлены вместо фотографий чёрные могильные прямоугольники. Это было действительно открытие чего-то нового. Всё, что осталось в памяти от первой и, в особенности, второй антологии – это совершенно сумасшедшие презентации: презентация в Екатеринбурге, презентации в Перми и Челябинске, когда люди подходили и говорили: «Можно до вас дотронуться?» Ситуация просто невероятная, фантастическая какая-то! Чем это стало в итоге, я не знаю, не мне судить. Я там, внутри. Слава богу, ещё жив, ещё пытаюсь идти, ползти, карабкаться, царапаться и т.д. Для других это только начало. Какое оно будет и будет ли вот эта антология не последней… Я её, честно говоря, всю ещё не читал, не знаю, есть ли здесь предложения для будущего, как это было в первых двух антологиях. Или их уже нет, и это уже действительно завершение… Во всяком случае, количество молодых авторов здесь, насколько я знаю, больше, чем во всех остальных томах. Однако возраст – это не самое главное. Всё определяют буквы…»
После Туренко об отличительных особенностях именно данной уральской региональной антологии высказался поэт, критик, филолог Данила Давыдов, который был одним из экспертов презентуемого третьего тома. По его мнению, Виталий Кальпиди «в данном случае выступил как некий культурный герой, породивший миф, и в то же время репрезентировавший некую объективную картину». «На моих глазах, – продолжает Д.Давыдов, – было довольно много попыток и городских, и региональных антологий. Не говоря уже о книгах совсем коммерческих, вроде «Поэтов Сергиева Посада», где подборка открывается о. Павлом Флоренским, а потом следуют всякие советские чудовища. Но были и реальные попытки. Например, приморские проекты, которые были потенциально очень сильны, но в какой-то момент произошёл пространственный раскол: противоречие авторских и составительских интенций у людей, уже живущих в Москве и смотрящих отсюда на приморскую ситуацию, и людей, которые оставались там и не желали видеть этого зазора. Кальпиди всегда подозревает и учитывает взгляд извне. Это является одним из важнейших свойств данной антологии».
Но наиболее чётко и ясно те универсальные, потенциально полезные (о чём говорилось выше) для всего литературного процесса России в целом выводы из проекта Кальпиди озвучил скандально известный поэт, литературовед и общественный деятель Дмитрий Кузьмин, пришедший на презентацию в своих массивных гламурно-брутальных сапогах:
«Во-первых, этот проект на всём его протяжении – своего рода история про вменение культуре быть культурой. Конечно, никакой уральской поэзии не было, чего уж там лукавить. Были какие-то смутные интуиции довольно разнонаправленного свойства. Но природа культуры как natura naturata состоит в том, что если поставить пост и прибить к дверям слова «здесь стою», то через некоторое время пространство начинает сгущаться. Вот то, что мы наблюдаем на Урале вообще, в Нижнем Тагиле имени Евгения Туренко, в частности, и, в общем, в любой ситуации, в которой находится кто-то, кто готов настаивать на своём. Это исключительной поучительности зрелище. Потому что это ровно то, чего не делает большинство агентов русской культуры. Они на своём не стоят. Им слабо. Это первая вещь, которая применительно к данному случаю, мне кажется судьбоносно важной. То есть её значение выходит далеко за пределы этих трёх конкретных книг.
Вторая вещь, которая мне кажется чрезвычайно важной, – миф. Уральская поэзия – это миф, в том числе и в высоком смысле слова. Однако этот проект – не только создание мифа, но и одновременно его разрушение и развенчание. Потому что какой-нибудь, условно говоря, оппозиционный персонаж (скажем, Юрий Беликов), который хочет создать миф и хочет, чтобы этот миф дальше работал сам собой, жил своей жизнью, жизнью зомби, а на нём уже можно было бы держаться на волнах океана. Так вот, вся работа Кальпиди (и эта антология СУП) – совершенно иного порядка. Потому что, только сказавши, что вот она, уральская поэзия, как некое единое целое, укоренённое туда и сюда, он немедленно – самим составом этих книг – дезавуирует любое заявление подобного рода. Этот набор авторов с их личными индивидуальными творческими особенностями не вмещается, естественно, в данную концептуальную рамку. Эти авторы могут нам нравиться или не нравиться, мы можем считать, что там чего-то не хватает (хотя это вряд ли) или что-то лишнее (это точно). Но это совершенно второстепенные обстоятельства, потому что, прежде всего, нам здесь показано, что люди, которые работают в этом проекте, шире собственных концептов, шире собственной априорной рамки, которая у них, вероятно, была или есть. Они готовы нам рассказать, как на самом деле обстоят дела. И мы понимаем, что второе некоторым образом противоречит первому. Однако в этом противоречии и состоит живое основание всей данной истории. В этом напряжении между сущим и должным и существует любой действительно крупномасштабный культурный проект. Что, по-моему, совершенно замечательно.
Дальше начинаются частности. Например, насчёт действительно вполне уникального опыта, предпринятого в третьем томе с комментариями, о котором надо было бы говорить отдельно. Опять-таки это очень важно. В условиях фактического краха отечественной литературной критики конструкция, которая там предложена, – собственно говоря, некое прямое высказывание поэта о поэте (модальность эту разные авторы выдерживают по-разному и в разной степени) – это, по-видимому, то, что может заменить нам, хотя бы отчасти, отсутствующее общее рефлексивное поле, без которого нам довольно тяжело жить».
О последнем новшестве – индивидуальных критических отзывах об авторах антологии – говорила и Евгения Суслова, которая была одним из приглашённых экспертов:
«Мне кажется, очень важным это напряжение между поэтическим словом и словом критическим. Да, мы можем взять какой-то метод и вне зависимости от текста прилагать его. Но эта антология даёт возможность увидеть, как сам текст формирует способ высказывания, и именно в этом напряжении возникает что-то очень важное для понимания текстов».
К предложенным выше идеям, которые было бы весьма полезно взять на вооружение, по выражению Кузьмина, «агентам русской культуры», надо прибавить и создание видеоклипов на стихи поэтов. Показ поэтических видеоклипов, снятых уральскими режиссёрами на стихи уральских поэтов, это то, что лично меня привлекло на данное мероприятие. Несмотря на некоторые технические трудности, возникшие в данном конкретном случае в «Даче на Покровке», сама идея, по-моему, очень и очень интересна и перспективна. Это прекрасная возможность для повышения интереса к поэзии и поэтическим мероприятиям, для усиления влияния стихов на людей, даже не всегда готовых к их восприятию.
В целом же, возвращаясь к самой антологии Современной Уральской Поэзии, несмотря на ясность и продуманность её концепции, на богатую креативность, сопровождающую этот проект и выходящую за его рамки, вряд ли по ней можно составить достоверное и бесспорное представление о действительно лучших или хотя бы наиболее заметных поэтах Урала. Например, почвенная, традиционная поэзия, кажется, в антологии отсутствует вовсе. Можно, конечно, ссылаться на то, что, как сказано в предисловии, речь идёт лишь об «актуальной поэзии». Но совсем уж отлучать от актуальности, то есть текущей действенности, простые и ясные, не ухищрённые особым новаторством стихи, вряд ли справедливо. Так что я бы усомнился в тезисе Кузьмина про то, что составители «шире собственных концептов» и что антология скорее избыточна, нежели недостаточна. Суп, приготовленный для читателя Валерием Кальпиди, имеет всё-таки весьма специфический вкус. В нём некоторых специй в избытке, зато других продуктов не хватает. И какой-то родной душе и сердцу составляющей русской поэзии в антологии лично мне остро не хватило. А она, я точно знаю, на Урале есть.
Материал подготовил Евгений БОГАЧКОВ
http://old.litrossia.ru/2011/47/06633.html