Найден человек, впервые употребивший слово «гул» применительно к УПШ.
Им оказался Андрей Санников. В интервью журналу «Дети Ра» в 2011 году Андрей Юрьевич сравнил нарастающее влияние УПШ с гулом.
Полный текст интервью:
«Екатеринбургскому поэту Андрею Санникову вот-вот исполнится пятьдесят. Культовый персонаж, чья поэзия стала надежным «учебником нонконформизма» для нового поколения стихотворцев, Санников встретился со мной в екатеринбургском заведении «Ганс» днем. «Вечером здесь балаган с воплями» — сообщил Андрей, разливая зеленый чай в наши чашки. Официант принес цукаты в вазочке для меня и замысловатую (вероятно — персональную) пепельницу для собеседника. Санников хмурясь, выключил мобильный телефон, закурил и кивнул мне — мол, начали!
Андрей Санников:
«Поэт — это человек, совершающий подвиги!»
— Вы несколько лет ведете поэтический семинар. Чему Вы учите своих семинаристов?
— Многому. Но главное — тому, что с данным тебе даром нужно жить. Жить, понимаете? Как с горбом или крыльями. Не унывая, бесстрашно, день за днем.
— Расскажите об «Уральской поэтической школе», одним из основателей которой Вы являетесь.
— Основателями УПШ являются Виталий Кальпиди и Слава Дрожащих. Меня они в середине восьмидесятых разыскали и обняли — буквально! И объяснили мне, кто я такой. А УПШ — да, важнейшая часть нынешней русской словесности. Думаю, что треть, если не половина лучших нынешних поэтов — сформированы именно УПШ. Такая мутация мощнейшая!.. И влияние это все время нарастает и нарастает. Как гул.
— С возрастом Вы стали писать по-другому. Не имею в виду «лучше-хуже» а то, насколько заметно изменилось внутреннее «устройство» Ваших стихотворений. Ведь, скажем, «Юношеские стихи»…
— Которые какие-то дебилы объявили поздней мистификацией.
— Да-да, приходилось читать об этом. А это действительно было написано Вами в 17 лет?
— Да. В 17, в 18. В 20.
— Невероятно! Невероятно… Но «Юношеские стихи» очень отличаются от стихов периода книги «Прерафаэлит». А книга «Луна сломалась: легкие стихи» просто радикально иная, чем «Подземный дирижабль». «Подземный дирижабль», мне, кстати говоря, нравится больше всего. Почему происходит эта эволюция?
— Мне-то больше всего нравятся теперь «Ангельские письма». В них довольно много света и мало обиды. Про эволюцию… От книги к книге я меняю, скажем так, метод «изложения», но все мои стихотворения друг на друга похожи. Как люди одной расы.
— А правда, что издание Вашего «Прерафаэлита» в девяносто девятом году финансировалось уралмашевским «сообществом»?
— Финансирование — да, ОПС «Уралмаш».
— О Вас говорят, как об уникальном явлении, называют каноническим автором, лучшим поэтом поколения…
— А также агрессивным хамом, графоманом, литературным мародером. Без похвал и похвальб давайте обойдемся.
— …И при этом Вы почти демонстративно не принадлежите к литературной среде. Вас нет на конференциях, симпозиумах, Вы никуда не выдвигаетесь и т. д. Почему?
— Литература меня вообще не интересует. Я эгоистичен и угрюм. Мне лишние знакомства ни к чему. Меня интересуют стихи. Это как в церковном приходе — у одних прихожан отношения со старостой и казначеем, у других — с Господом Богом.
— Подходя к своему пятидесятилетию — наверняка какие-то оценки себе выставляете? Сколько написано, хорошо ли написано, услышано ли, понято ли теми, кто «снаружи», оказано ли влияние?
— Понятно, да. Ну вот утром в прихожей, спросонок, человек хлопает себя вот так по карманам — ключи взял, деньги взял, телефон взял, а! — документы! — фу ты, чуть не забыл. И тут так же, да? — А влияние-то, влияние — чуть не забыл оказать!.. Глупости это. И суета. Надо совпадать со своими стихами настолько, чтобы такие вопросы тебя вообще не интересовали.
— Но ведь влияние-то Ваше…
— Да не влияние это, а облучение такое, радиация! Вот с фатально облученным человеком рядом побудешь — и у тебя лейкемия будет. И тут так же. Сходство у поэтов «младшего поколения» образных систем, мифологий, поэтической техники, интонаций с моими — не результат подражания или заимствования, а, скажем так, общие симптомы для «облученных». Не я причина этого сходства. Я просто так же болен, как они.
— Постойте, но, получается, сочинение стихов…
— Записывание!
— ?!
— Нормальный поэт не «сочиняет» стихи. Он их слышит, записывает.
— Что значит — нормальный поэт?
— Нормальный поэт — это значит: эхолалия, визионерство, измененные состояния. Т. е. нормальный поэт нормальным человеком во время стихов как раз не является.
— Подождите, т. е. он неадекватен?
— Ну что за чушь! Нельзя же на цаплю пальцем показать и заявить — «о, она неадекватна! Летает и ноги длинные! И лягушек ест!»
— Но поэту — трудно среди обычных сограждан?
— Да он счастливее их всех! Все эти разговоры про то, что «поэзия — тяжелый изнуряющий труд» очень глупы на самом деле. Никто же не говорит, например, что секс — «это тяжелый изнуряющий труд»! Вот лезет влюбленный идиот по ржавой водосточной трубе на четвертый этаж к ткачихам в женское общежитие — это что, тяжелый изнуряющий труд? Да? Ну, по большому-то счету — да. Тяжело же лезть. Но — эйфория? Да. Невероятная. Вообще же, если серьезно — поэзия является одним из ослепительнейших, мощнейших наслаждений. Запомните это. Поэты — счастливцы.
— У нас с Вами неправильное какое-то интервью получается.
— Ну, т. е. — без ритуальных официальных. А Вы просто по Вашему блокноту вопросы зачитывайте, а я отвлекаться не буду.
— По Вашему мнению — почему современная русская поэзия в упадке? Поэтическое слово исчерпало себя?
— Русская поэзия сегодня находится в цветущем состоянии. Дальше.
— Вы серьезно?
— В абсолютно цветущем состоянии. Русская поэзия появилась при Ломоносове. Ей лет двести пятьдесят. А китайской — в двадцать раз больше. А германской — полторы тысячи лет. А арабской. А итальянской. А — и т. д. Русская поэзия — подросток, даже отрок. Какой упадок, какая исчерпанность?! У нас сейчас одновременно около тридцати-тридцати пяти поэтов первого ряда, понимаете? От Сосноры до Чешевой. Феноменальное время! В пушкинскую-то пору первоклассных поэтов было хорошо, если четверо…
— Почему поэзию мало читают?
— Кто? Вы? Я? Дворник Фарух? Путин? Кто?
— Но в 60-е поэты собирали стадионы и выходили стотысячными тиражами!
— Очень хорошие поэты, между прочим!.. А Пушкин при жизни выходил — экземпляров двести. Хлебников — двадцать. И что? К качеству поэзии тиражи и стадионы отношения не имеют. А про читают — не читают… Вы перестаньте уже о якобы несчастных нечитателях поэзии заботиться — у них все нормально. Вообще — перестаньте оптом жизнь обдумывать. Стремитесь к подробностям, ладно? Дальше.
— Поэт в современной России по-прежнему больше, чем поэт?
— О, Господи! Вас это действительно интересует?.. Ну, ладно, тогда потерпите, расскажу. Поэт — это человек, совершающий подвиги, понимаете? Поэты (нормальные поэты) создают сущности, которых до этого не было. Стихи (вне зависимости от длины текста) — это такие громадные предметы, это ландшафты. Поэты изменяют равновесие, плотность, прозрачность происходящего в мире, подземные материки перетаскивают с места на место! То, что сделали Боратынский или, например, Божнев — бо́льшие последствия имеет, чем Саяно-Шушенская ГЭС. Поэтому, да — поэт больше, чем поэт (типа литератор). Но это — везде, при чем тут «в России»? Вон Сэндберг в США. Вон Блейк или Шелли в Британии. Просто один человек с 12 этажа прыгает, а другой с табуретки. Они что, коллеги?!.
Беседу вела Анна САПЕГА,
февраль 2011 года, Екатеринбург»
Оригинал интервью ЗДЕСЬ
P.S. 8 сентября 2014 в Челябинске — День Санникова. Андрей Юрьевич прочитает лекции в ЧелГУ и ЧГПУ, выступит перед рабочими ЧМЗ, станет героем литературного салона Марины Волковой. А накануне, с 4 по 7 сентября, примет участие в автопробеге ГУЛ-4 по югу Челябинской области и Оренбуржью.
P.S. S. В течение нескольких часов после публикации на сайте ГУЛа этого поста Сергей Ивкин, Марина Лихоманова и Александр Петрушкин вспомнили еще несколько случаев употребления слова «гул» применительно к УПШ:
«Неостановимый гул в их текстах, угрюмая, требовательная интонация.
Тут свои лары, своя серия ЖЗЛ. Не спутаешь. Потому что — УПШ, уральская поэтическая школа.
20 или 25 уже лет лезет, продирается из здешней земли — и не какой-нибудь тростник, а железный кустарник. Рождается девочка в какой-нибудь районной Ревде/Сысерти или мальчик в секретном каком-нибудь номерном (Берией придуманном) Челябинске-138 и сразу пишут так, что с ума сойти. Как будто мама им в колыбели кальпидиевские антологии читала, а не про не ложися на краю пела.
Происходящая снаружи социальная жизнь понятна и оскорбительна, опыт проживания/заживания личной беды неожиданно (до деталей и дат), обнадёживающе схож.
Везде их уже опубликовали, книжки выпустили, наобнимали, цветом нынешней русской литературы назвали — а я всё ещё за голову держусь, благодарю их, ошалевший: “Спасибо, Сашасерёжакатямаринамитяелена!” Чудеса. Андрей Санников, руководитель клуба
(предисловие к подборке стихов участников клуба «Лебядкинъ» в журнале «Урал» № 5 за 2010 год). Об этом высказывании АЮС вспомнили Сергей Ивкин и Марина Лихоманова.
А Александр Петрушкин вспомнил собственное высказывание об УПШ, в котором он говорил о некотором подобии «общего гула».
«В последние десять-пятнадцать лет на Урале происходят поразительные вещи. Иначе, как мутацией, это не назовёшь. Один за другим… десятками… появляются великолепные первоклассные поэты в Свердловской, Челябинской, Пермской областях.
В течение всего прошлого века, главным образом — в Москве и Питере возникали литературные школы (на память и не все — Лианозовская, Самое Молодое Общество Гениев, Ахматовские сúроты, Филологическая и так далее, несть им числа), но те поэтические школы, прежде всего, рождались внутри уже существующей “тусовки”, все их члены вначале начинали жить на одной лестничной площадке, пожимать друг другу руки и иные конечности и только лишь после — обретали (если обретали) некое подобие “общего гула”. («Крещатик» № 4 за 2007).
«А УПШ — да, важнейшая часть нынешней русской словесности. Думаю, что треть, если не половина лучших нынешних поэтов — сформированы именно УПШ. Такая мутация мощнейшая!.. И влияние это все время нарастает и нарастает. Как гул«. А.Санников.
