«ПаровозЪ»: время уральское

Марина Волкова. Маршрут уральского «Паровоза»[1]: от замысла к триумфу. Написано для альманаха Союза российских писателей «Лед и пламень.»

Идея сделать уральский спецвыпуск «Паровоза» родилась, можно сказать, спонтанно. На Волошинском фестивале 2016 года Светлана Владимировна Василенко послушала лекцию об Уральской поэтической школе (лекцию подготовили и прочитали Виталий Олегович Кальпиди и я), мы побывали на презентации очередного альманаха «ПаровозЪ», которую проводила Светлана Владимировна, потом встретились – и… Буквально за пять минут вопрос о создании  уральского выпуска «ПаровозЪ», был решен. И ровно через год появился тысячный тираж альманаха, полностью посвященного уральской поэзии.  В альманахе – тексты 70 авторов из 12 городов Урала. Само издание – прецедент современного литпроцесса: в Москве издается столь представительное (368 страниц) издание, полностью посвященное поэзии одного региона. Кроме достойного разрешения оппозиции «центр-регион», уральский «ПаровозЪ» – это первый в истории современной литературы опыт издания одним литературным сообществом сборника текстов другого литературного сообщества (а Союз российских писателей и Уральская поэтическая школа – это два сообщества, значительно отличающихся друг от друга и по идеологическим постулатам, и по формам их реализации). Выход альманаха сделал неизбежной презентацию издания, сделать ее решили (решение было принято тоже в Коктебеле) как фестиваль-автопробег, позже он был назван  «ГУЛ/2017/фестиваль поэтических интервенций». В течение четырех дней фестиваль  прошел по трем городам Урала (Магнитогорск, Челябинск, Екатеринбург;  в Перми «ПаровозЪ» будет презентован в ноябре), о «Паровозе» узнали три тысячи участников фестиваля, побывавшие на одном или нескольких из его 51  мероприятий. Об этом можно прочесть на сайте фестиваля http://www.mv74.ru/gul2/ и, конечно же, надо внимательно изучить раздел «Участники» –  http://www.mv74.ru/gul2/htmls/Uchastniki.html Во-первых, потому, что раздел этот можно считать виртуальной частью уральского «Паровоза» – в нем опубликованы культурные истории поэтов и их культуртрегерские досье – новые форматы предъявления поэтов (к сожалению, эти истории и досье не вошли в печатный вариант альманаха из-за объема). Во-вторых, потому, что на страничках участников УПШ[2]  есть ссылки на Антологии и Энциклопедию УПШ, т.е. читатель может познакомиться с творчеством и жизнью поэтов подробнее. А про триумф «Паровоза» можно узнать из публикаций в СМИ, отзывов в соцсетях и на самих мероприятиях фестиваля. Убедитесь, посмотрев «Отчеты о мероприятиях»: http://www.mv74.ru/gul2/index.html

 

Что уральского в уральском?

Логично, что непосвященный читатель будет искать в уральском спецвыпуске что-то уральское. И редколлегия «Паровоза» на это тоже надеется: «Надеемся, что поэтическое путешествие по уральской земле понравится читателям альманаха-навигатора». Попробуем и мы найти уральское в уральском альманахе.

Пожалуй, самое уральское в уральском выпуске «Паровоза» – вот это стихотворение  Вячеслава Семенцула:

ПЕСНЬ П. П. БАЖОВУ

Мы нежно горло взяли в руки

И закричали что есть сил:

«Свердловск, над нами небо гнило»

На дно Исети моросил

Дождь кучерявый, дождь Урала

Свинцом с небес лилась вода

Мы привязали к шее бантик

Такой красивый, как всегда

По улицам Свердловска плыли

Остатки прошлого из слов

А мы кричали, говорили:

«Бажов, Бажов, Бажов, Бажов!»

Тут тебе и Свердловск, и Исеть, и Урал, и свинцовая вода дождя, говоряще-кричаще-действующие «мы», «остатки прошлого из слов» и, конечно, Бажов. И обязательные «нежно» и «красивые»:  красота и нежность освещает многие стихи уральских поэтов, и вовсе необязательно, чтобы эти слова были в тексте. Еще одна особенность этого и многих других стихотворений уральских  поэтов – некая странность. Андрей Санников как-то говаривал, что именно странность и необыкновенная энергетика – отличительные черты стихотворений  УПШ.

А это стихотворение Игоря Гончарова словно современный пересказ Бажовского сказа:

 

МАЛАХИТОВОЕ

В магазине камней сыро, к стене прибит

Профиль Бажова, за убежавшей ящеркой

Продавщица, трогая малахит,

Поглядывает на входящего.

А тихо как. Места здесь неподходящие

Для того, кто сразу заговорит.

Вошедший замялся: — Давненько такой жары

Не было в городе, даже себя не слышно, —

И, сказав эту глупость, он рассеянно обронил

Подборку стихов для книжки.

Она же, поймав приземляющуюся у лодыжки,

Прочитала строчку ли, полторы.

Тогда он и вспомнил слух о Хозяйке Медной горы,

Да вспомнил-то поздно, слышь-ка.

 

«Данила-мастер» у Игоря Гончарова  работает не с камнем, а со словами: знает, что нельзя сразу заговорить, пытается слышать тишину и себя, носит с собой подборку стихов для книжки. Да и у других поэтов «Паровоза»  больше про слова, нежели про Урал. Слово «слово» встречается в альманахе 22 раза – чаще, чем какое-либо из слов, которые можно промаркировать «уральскими»: слово «Урал»; названия городов, образующих треугольник уральской поэзии, и их географические приметы; а также слова, которые чаще всего ассоциируются с Уралом благодаря литераторам предыдущих поколений: камень, металл, горы, труд, работа…

Посмотрим, как стихотворения альманаха это уральское идентифицируют.

 

Урал (8 текстов)

Урал без поэзии суров: у Елены Оболикшты «урал к тебе протягивает сырость / и пьет с лица изломанной реки / о венский кофе! тьма не расступилась / разлитая по чашкам вопреки» и «Урал лежит с рекою ниже ног, / жонглируя трамваями как бог, / тяжелою рукой сминая крыши», у Полины Потаповой «дымит урал, цветет сибирь» и «на урале мороз крепчает, /

но медведи без шапок ходят»; у Вячеслава Ракова: «И пыль уральской ядерной зимы / Переживём в заботливых потёмках». Серьезность говорения об Урале и на «уральском» уравновешивает Андрей Козлов, его «Ветер уральских однострочий» – и забава, и философия, и эксперимент, и словотворчество в чистом виде.

 

Города

 

Екатеринбург (10 текстов)

Екатеринбург – место действия десяти стихотворений альманаха. В четырех из них он вспоминается как Свердловск;  в четырех город не назван, но угадывается по названию улиц, реки, заводов; в одном «Екатеринбург» поместился в название стихотворения;  и только в одном это слово вошло в ткань текста, встав рядом со словом «Свердловск»:

 

Овощной киоск, нашиды

из машины у киоска.

Шейбаниды, Тимуриды

на окраинах Свердловска,

то есть — Екатеринбурга.

 

Это отрывок из стихотворения Дениса Колчина, в его подборке у трех стихотворений место действия – Екатеринбург (напомню, что во всем альманахе таких текстов лишь 10).

 

Недружелюбный Екатеринбург-Свердловск у Игоря Богданова  («Мы родились с тобой в Свердловске, / Который тут же нас забыл») и у Елены Оболикшты («с утра картавит радио на польском / за пропитый солдатами гештальт / разбросанный по улицам свердловска /и вкрученный березами в асфальт». Чуть нежнее город становится в текстах без его имени, но с именами улиц, но окончательно город превращается в прилагательное,  когда на первый план опять выходят слова:

Но не поверенные алгеброй

слова ещё ищи-свищи

по тем краям, где крылья ангелы

распахивают, как плащи,

где звуки, что ещё не розданы,

скользят утраченным стихом,

не ярче дыма папиросного

в свердловском воздухе сухом,

и неба минного, минорного

им никогда не миновать,

ведь всё, что не поименовано,

им суждено именовать.

(Отрывок из стихотворения Константина Комарова).

 

Нижний Тагил (7 текстов)

Цитаты со словом «Тагил»  попробуем прочесть как единый текст:

«Провожать свою смерть в Тагиле, /  что ты, господибожемой. /  Мои щёки темны от пыли, / как от накипи ледяной. ….. Кипячёные тагильчане / Опускают бумагу в чай. / И кричат по ночам:  Начальник, / свет над нами не выключай!» (Руслан Комадей).

«Белея и скучнея от дождя, / В брезентово-промысленном Тагиле / Мы всё-таки друг друга пролюбили» (Ольга Мехоношина).

«Стрекозы легки: / кругами летают в Нижний / и Верхний Тагил»  (Елена Оболикшта).

«смотри тагил протяжней малолетки / закуривает клевер натощак / вдоль пуповины транссибирской ветки / в свинцовых водах тело полоща» (Елена Оболикшта)

«Облака вылетали из труб  / Свет над городом небо белил / Мы шептали друг другу: «Мой друг /

Эта вечность и нежный Тагил» (Владислав Семенцул).
«Тагильские фишки: стреляться / И жить себе. Разные?» (Наталья Стародубцева).
Судьба трех из процитированных авторов (Комадей, Мехоношина, Стародубцева) связана с Нижним Тагилом. У поэтов УПШ этот город прежде всего ассоциируется с Нижнетагильской поэтической школой, ее основателем Евгением Туренко и плеядой его учеников, многие из которых представлены в «Паровозе».

«Провожать свою смерть в Тагиле» – «И жить себе»… Тагил (да и любой другой город) не так уж важен в этой конструкции, правда?

 

Пермь (5 текстов)

Сюжет текста, составленного из цитат с упоминанием Перми, получился куда более трагичным, чем сюжет  из цитат о Тагиле:

 

«В Перми набился сумрачный народ,

На революцию в большой обиде.

Народ кривил освобождённый рот —

И говорил стихами из Кальпиди» (Игорь Богданов)

 

«И что с того, старик, что это Пермь,

и над тобою ворон, а не кондор» (Владимир Лаврентьев)

 

«Здесь праведника нет, и дальше будет то же,

Кошмарный город Пермь выгуливает псов,

Его собачья жизнь пошла гусиной кожей,

И дети отвечают за отцов» (Вячеслав Раков)

 

«Пусть этот город высосан до дна,

Пусть грош ему, поганому, цена, —

Я за одно твоё живое тело

Его прощу у лёгкого предела» (Вячеслав Раков)

 

«в тяжёлых поездах

напоминавших лодку

я выпила твой страх

обманывая водку

я верила усну

под кайфом самогона

но видела страну

из общего вагона

я думала успеть

пробраться городами

но города на треть

заполнены врагами

другая часть мертва

и по определенью

они теперь трава

утратившая зренье

они теперь не я

и мне их климат вреден

не выдавай меня

покуда не приедем

не предавай затем

что всё осталось в силе

и завтра будет пермь

вот там нас и убили»» (Наталья Стародубцева)

 

Самое время прочесть   великолепную работу Владимира Абашева «Пермь как текст» (она есть в сети).

 

Челябинск (3 текста)

Челябинск по количеству упоминаний на предпоследнем месте среди городов, после него только Магнитогорск, Шадринск, Углеуральск и Златоуст (по одному упоминанию).

У Андрея Санникова Челябинск похож на  горе:

 

Города, похожие на горе —

например, Челябинск или Тверь.

Даже если лучше будет вдвое —

всё равно всё будет, как теперь.

 

Челябинцы иногда называют  свой город  — «Че»:

 

одинокие птицы,

пролетая над бездной че,

разбиваются о края (Янис Грантс)

У Виталия Кальпиди  «город Ч.» –  место присутствия Бога:

 

О, как Он любил, спозаранку

склонившись над городом Ч.,

зализывать кислую ранку

у птицы на правом плече…

 

Да, не получилось с городами: не они отличают уральскую поэзию от неуральской: из почти 70 тысяч слов альманаха лишь в 28 текстах упомянут конкретные города и их приметы. Правда, само слово «город» упоминается 66 раз, но почти всегда это город абстрактный.

 

Негорода (природа, труд)

 

Поищем в альманахе уральское-негородское, воспетое предыдущими поколениями поэтов. За точку отсчета-подсчета возьмем хрестоматийное стихотворение «Урал» Людмилы Татьяничевой («Когда говорят о России, / Я вижу свой синий Урал»).  Названий и примет городов в тексте тоже нет, но зато есть почти полный набор признаков, по которым Урал идентифицируется как некое место природы и труда.  Выпишем эти слова из стихотворения Татьяничевой и посчитаем, сколько раз каждое из них упомянуто в «Паровозе»:

синий – 2, Урал – 8,  сосна – 7, скала – 5, луг – 7, простор – 2, поле – 12, самоцветов не обнаружено, горы – 8 (из них половина – не Уральские), край – 2, труд – 11, красота – 7, мартены и домны отсутствуют,  металл – 2.

Для полноты эксперимента добавим в список Татьяничевой слова «завод» и «фабрика» (некоторые ученые и критики полагают, что именно производственная культура Урала спроецировалась  на поэтическое  сообщество):    «а боль болит, поёт как охра /  на ржавых сводах. / торчит как бабушка из вохра / в дыре завода» (Янис Грантс); «о, я родился в эпоху упадка / и раз в десятилетие здесь встают заводы / падают стены, меняют знамёна / и ветшают на окнах шторы» (Владимир Кочнев); «карандашная фабрика им. Воссе-Массе Ортегго и Гассетти» (Андрей Козлов). Тоже негусто, хотя некоторые поэты на заводах даже работали (Дмитрий Шкарин, Наталья Стародубцева, Игорь Гончаров, Вадим Заварухин, Ольга Исаченко, Юрий Казарин).

И чтоб уж окончательно закрыть тему  «уральского в уральском», исследуем, как в современной уральской поэзии, представленной в альманахе, отражается миф об уральском мастеровом и о торжестве труда. Слово «труд» встречается в «Паровозе» 11 раз, в шести из которых труд вовсе не прерогатива человека.  В стихотворении «Твердь» Владислава Дрожащих труд – это род занятий архангела-вертухая и  звезды («…где, вставши спозаранку / для праведных трудов, заводит, как пластинку, / архангел-вертухай обычную волынку: / то встать, то сесть, то лечь…», «…пока — смотри наверх! — / звезда трепещет птицей; / и трудится звезда: летать, лежать, разбиться»). У Евгения Касимова труд  делегирован  ночи и стадам:  «Вот сгущается тьма — это хищная ночь начинает свой труд», «И по берегу трудолюбивые бродят стада».  У Вячеслава Ракова трудится страница: «Как большая вода, волновалась страница, / Продолжая сама над собою трудиться». Похожая картина и со словом «работа»: «работа толстого шмеля, / незебры жёлтой…» (Ольга Мехоношина); «Про то, как отвратительно и быстро сбежал отец работать мертвецом» (Виталий Кальпиди); у «сломанного человека» Арины Шульгиной  «ничего не работает, никак не могу включить».

Впрочем, встречается  в альманахе не только «Работа, убегающая в лес» (Сергей Ивкин), но и работа в самом бытовом смысле этого слова, привязанная к профессиям и выделенная в часть жизни: «Иль вдруг ты мчишься на работу…» (Игорь Богданов о художнике); «Чёртовы оптика, пластик, процесс труда… /  Твой репортаж охренителен, как всегда» и «Главное — работа, на которую под- / сел и продолжаешь, пока не убьёт» (Денис Колчин о работе военного корреспондента);  «…труд пропал напрасно ..» (Александр Поповский о поливе перед дождем); «…работаешь в СМИ…» (Сергей Ивкин),  «На лесозаготовительном поприще трудится Александр Петров « (Иван Козлов»); «а её ждёт сначала фитнес потом работа» (Наталия Санникова;  «…и что в итоге — / работа, дети, телик, огород…» (Владимир Зуев). Дмитрий Рябоконь словно итожит бытоописательную картинку труда-работы-жизни:

 

Зима идёт своим порядком, —

На землю падает снежок,

Уткнулись школьники в тетрадки,

Жуёт обжора пирожок.

И протирает юбки, брюки

В конторах офисный планктон,

А у доцента — руки-крюки,

Зато знаток искусства он.

И прячет с водочкой бутылку

Пьянчуга от жены в сугроб,

Старается любовник пылкий,

И шахматист наморщил лоб,

И плотник гвоздь вбивает в гроб…

Зима идёт своим порядком, —

Возьми, и каждый труд почти,

Прочти о том, что всё в порядке,

Что всё в порядке здесь. Почти.

 

Это последнее «Почти» заставляет вспомнить приговор труду (усилиям) как самоценности: «Что стоило б мессы – не стоит труда» (Евгения Изварина).

 

Но есть в альманахе  стихотворение, в котором «невозможный труд» неразделим со смыслом слов «миссия», «служение», «долг», «верность»:
Какие там поклонники? Она —

дурнушка, нелюбимая жена, —

и мужу-то понравиться не смела,

и всех его поклонниц и гостей,

всегда к нему спешащих, а не к ней,

покорно принимала и терпела,

никак не отличая никого…

И после смерти мужа своего, —

а значит, небо этого хотело, —

пережила их всех до одного

и схоронила всех, кого сумела.

Зато потом, пока была жива,—

наследница, законная вдова, —

все мужнины тетрадки и блокноты

и прочие бессмертные дела

от всякого разбора доброхотов,

редакторов, агентов и сексотов

оберегала и уберегла.

И совершив свой невозможный труд:

— Ах, матушка, так долго не живут…

— Живут, живут… — у ней хватило силы

на то ещё, чтобы в последний срок

исхлопотать заветный ордерок

на подселенье в мужнину могилу.

Когда её — великая эпоха

иссякла, — выносили за порог,

споткнулись вдруг и уронили гроб:

жалели мало и держали плохо.

Уж так её, упрямую старуху,

отметила судьба. И сам Господь,

как соль земную, брал её в щепоть,

а не водил под локоток, как шлюху. (Майя Никулина)

 

Итак, большинство стихотворений, представленных в альманахе) – не про Урал…

 

Уральская поэтическая школа – макет русской поэзии XXI века

 

Если в стихах уральских поэтов так мало уральского, то чего же в них много? Позволим читателю самому ответить на этот вопрос, прочитав небольшой дайджест строф[3] из уральского «Паровоза».

 

пронзая веткою по встречной

проходит ангел бесконечный

и грохоча как товарняк

из жизни делает пустяк (Вадим Балабан)

 

а боль болит, поёт как охра

на ржавых сводах.

торчит как бабушка из вохра

в дыре завода.

 

пишу — и вспыхивают спички:

по шесть на строчку.

(спустил последнюю наличку

на оболочку.) (Янис Грантс)

 

Дано одной звезде, упав, остановиться.

А нам такая честь — гулять по тверди — снится;

всем до утра лежать во тьме, приплюснув лица,

привыкнув к темноте, как литеры к страницам. (Вячеслав Дрожащих)

 

можешь промолчать —

промолчи.

можешь не кричать —

не кричи.

 

у тебя, сынок, душа

не болит.

ты сейчас, сынок,

не ранен —

ты убит. (Вадим Дулепов)

 

Ах, если бы в домик таёжный

Тихонько войдя к Ильичу,

Какой-нибудь ангел творожный

Похлопал его по плечу,

Не стал бы пугать его адом,

Из рук вырывая тетрадь,

А просто шепнул бы: «Не надо

Совсем ни с чего начинать». (Аркадий Застырец)

 

есть только Рай и кроме Рая

не существует ничего

мы потому и умираем

чтоб нам не опоздать в него (Сергей Ивкин)

 

там в кавернах побелённых —

выпитые родники,

и у ангелов с пелёнок

сжаты кулаки… (Евгения Изварина)

 

Где луна моя двурога,

Туча кругла, как свинья,

Я создам другого Бога

Для тебя и для меня. (Елена Ионова)

 

Что-то помним, но немного —

Голос есть, но нет лица, —

И придумываем Бога,

Как детдомовцы отца… (Ольга Исаченко)

 

Я умер. И это не снится.

Я помню. Везде и всегда.

Скажи меня: просит синица.

Скажи меня: просит вода.

И этому горькому чуду

я лёгкие слёзы утру.

Скажу — и себя позабуду.

Скажу — и от счастья умру… (Юрий Казарин)

 

И не пьяная в дым деревенщина,

а архангел в пустых небесах

молча тащит за волосы женщину,

полуголую, в мокрых носках.

 

И свисает она, не капризная,

а покорности страшной полна,

и не видит, как дети и призраки

ей ладошками машут с холма.  (Виталий Кальпиди)

 

Я всю жизнь ощущал переход

в подпространство и наоборот.

В 27 я наметил уход,

если раньше не будет развилки. (Антон Колобянин)

 

Пространство сумерек кромсая,

сквозь плотную густую сталь

с небес идёт дождя косая

прозрачная диагональ. (Константин Комаров)

 

А тянет помнить и благодарить,

и отпускные сроки проводить

в садово-огородной благодати,

купить шесть соток где-нибудь на Гати,

 

а если не получится купить,

проситься на посуточный постой

не далее Исети и Сысерти,

сознательно потворствуя одной

привычке проживать по месту смерти. (Майя Никулина)

 

Империя, как тот презерватив,

Что пацаны всем скопом надували,

Вот-вот взорвётся, матушка. Едва ли

Империю спасёт инфинитив.

 

Что делать? Сам не знаю. Но держись.

И утешайся запрещённым средством.

Поэту не к лицу спасаться бегством.

Но всё же крикнуть хочется: «Ложись!» (Евгений Ройзман)

 

В ночи квадратной, тёплый и живой,

Стоит Господь с отвёрткой крестовой

В кармане, в шапке, ожидая чуда,

Когда начнёт трамвай сороковой

По улице побрякивать оттуда. (Алексей Сальников)

 

остругивая мыльных птиц

сидят подводные татары

у них колени будто фары

но жалко что не видно лиц

полупрозрачные отары

стоят стадами стеклотары

Господь лежит глазами ниц

с клоками ваты из глазниц  (Андрей Санников)

 

Не бойся, я пришла, я вытащу из плена,

И мне не страшен чёрт и крылья тишины, —

Но если позовёт красивая Елена,

Ты просто не ходи… чтоб не было войны. (Наталья Стародубцева)

 

открывали наугад

небо две страницы

а на третьей бог стоял

на руках синицы

он клевал холодный чай

прямо из больницы (Марина Чешева)

 

И последнее, а, может, и главное. «Уральское поэтическое движение, которое мы произвольно назвали «Уральская поэтическая школа»   – первая у нас в стране широкомасштабная самоорганизовавшаяся творческая корпорация, что с конца 70-х годов прошлого века и по сей день инициирует новые поэтические смыслы»[4]. Новые. Поэтические. Смыслы.

[1] ПаровозЪ : поэтический альманах-навигатор (№ 6) / сост. С. В. Василенко, В. О. Кальпиди, В. Н. Мисюк, В. И. Стрелец.— М.: Союз российских писателей, 2017.— 368 с.

[2] УПШ – Уральская поэтическая школа

[3] Из 65 подборок «Паровоза» (кроме подборок из  «Детского» и «Почтового» вагонов, их  не было и при анализе уральского в предыдущей главе) выбраны строфы поэтов – участников проекта «ГУЛ» («Галерея уральской литературы» и «Год уральской литературы»).

[4] Энциклопедия. Уральская поэтическая школа. – Челябинск :  Десять тысяч слов, 2013. –  608 с.