Надя Делаланд, поэт, критик, кандидат филологических наук. 5 книг. Живет в Домодедово.
http://www.litkarta.ru/russia/rostov-na-donu/persons/delaland-n

ГЛАВА № 79

Иногда истина имеет агрегатное состояние воды, и человек, желающий дышать ею, способен только на то, чтобы захлебнуться

* * *
и вот мы умерли и встретились и я
смотрю сквозь голову продумываю долгий
тоннель из памятных светящихся осколков
то жизнь моя (то ты) то жизнь моя
и вот мы мёртвые молчим как неживые
и память смертную рассматриваем как
витраж в соборе легкокрылая рука
пронзает трогая наносит ножевые
и вот мы маленькие мёртвые стоим
не зная имени не понимая речи
и нам становится всё легче легче легче
как будто им

* * *
Брюзжащие стекла оконные,
стеклянные лики воды,
все щёки, щеколды и щиколотки,
прошу обо мне беспокоиться,
звонить по ночам и седым
беспомощным голосом, выкрутив
последнюю лампочку, звать.
Шептать моё имя, оглядывать
пространство, смущаться, краснеть,
тихонько ложиться в кровать,
вздыхать и ворочаться – надо ведь
молчать моё имя во сне.

* * *
Деревья дышат. Кроны в голубом,
светящемся и выдыхают – воздух,
я здесь, я здесь, губами – вот, и лбом –
вот, прикасаюсь не к тебе, но возле
тебя, а ты стоишь из немоты,
из ванной наготы перерожденья,
невидима, и все твои черты
раздеты, разукрашены. У женщин
с деревьями есть связь, и вот когда
одна уже не дышит, то другое
мерцает глубоко, течёт вода
в корнях и превращается в твой голос.
Деревья дышат, слышат, говорят,
дотрагиваются, взлетают, пляшут
тебя собой, и волосы горят
прозрачным ветром, ломким, карандашным.

* * *
Северное кладбище юга,
семьдесят седьмая маршрутка –
нечная. Заходишь за угол
зрения и больше не жутко.
Тело ляжет сонно под землю,
комья леворуко закину
трижды, и ромашки глазеют
нежными пупками такими.
Смерть с тобой – такая разлука,
а разлука – смерть. Что страшнее.
С северного кладбища юга
к пастбищу, покрытому снегом.

* * *
В зелёных двориках стоячее тепло,
янтарная жара, слегка качаясь,
по плотности навскидку что стекло,
вхожу в него и всё не получаюсь,
иду проточной улицей, сквозя
длиннобадылой тенью по забору,
вхожу в свои фантомы – дать и взять
всё детство, подержать и бросить. Спорим,
что всё осталось в каждом прикоснись,
куда ни поверни, о чём ни вспомни,
в знакомых бликах собственных ресниц –
ростовский полдень.

Колыбельная

Спи, мой хороший! Целую висок,
глажу по сердцу, внимаю прыг-скок-
у его ада и рая,
быть невесомой стараюсь.
Ласточкой, веткой, прозрачным крылом,
трогаю веки, и там, где свело
судорожно сновиденье,
всходят подсолнухи детства.
Пыль, паутина, заброшенный дом,
велосипедом несом и ведом,
в синь кислорода влетая,
длишься, и нить золотая
памяти долгой заходит за тот
угол, и лишь совершив поворот,
в бабочках весь и стрекозах
наземь спускаешься, оземь
ахово стукнувшись, всходишь ростком,
смотришь мне в губы зелёным виском,
тянешься под поцелуи
листьями, просишь и любишь.
Свесившись с выступа бедным лучом,
грусть прижимается ночью плечом
тёплым во тьме бестелесной,
смотрит волчливо из леса.
Вот и подумай, куда ей идти,
если на каждом шагу коротит
нежность преступно и жарко,
если ей жизни не жалко.

* * *
Безударный снег – боковое зрение
ловит шаг кошачий его, и вот
я смотрю: карабкается, живёт
коренасто возле кустов, приземисто…
Отводи глаза, делай вид, что спишь,
а не то внутри у тебя поселится,
будешь тихой, белой, пустой, рассеянной,
ходишь, падаешь и молчишь.

* * *
Всякая вещь тщится проговориться,
щурится, тянет губы, слегка плюётся,
все мои тайны выдать стремится в лицах,
трогаю кружку, она несмешно смеётся.
Я у неё печальная дура с нежной
нижней губой, что шепчу иногда ей прямо
в прорубь кофейной лунки о неизбежном,
о невозможном, ненужном, шепчу и прячу
каждое слово вместе с глотками в горло,
вечной ротацией слов наполняя время,
ну же, скорее, мне горько, мне очень горько,
долго нельзя терпеть, потому что вредно.
Знаешь все тайны? Ну же – теперь разбейся
(как не разбиться?). Лир. Или это Гамлет?
Лир. Или ладно, плюйся себе и смейся,
щурься, тянись губами.

* * *
Родишься, созреешь, наденешь пальто,
сыграешь в свой ящик,
и как бы немного неловко за то,
что ты настоящий.
Но помнишь дорогу, черешню в цвету,
в мятущемся платье
прозрачную девушку, девушку ту,
которой не хватит.
И знаешь, что умер, что это мираж и
и фата-моргана,
но призрачно точишь тупой карандаш
в бордовом угаре,
и пишешь на память лицо и лучи,
пронзившие всё здесь,
и шепчешь с оглядкой, и жарко молчишь,
смеёшься, трясёшься.
Оттуда не видно, но ты досмотрись,
допрыгни, добейся,
как быстро закончилась долгая жизнь,
минутное детство.
И только осталась черешня в цвету,
да девушка в свете
последней уходит в твою правоту,
за что и ответит.

* * *
«Беги, лес, беги!» – я шепчу, отъезжая,
и лодка маршрутки качается плавно,
руками под музыку медленно платит,
кивает и лицами снег отражает,
мы едем и едем, френды и соседи,
и лески поблескивают у запястий
и щиколоток, только страхи и страсти
мешают вести образ смерти оседлый.
Когда я сниму с себя лишнее это
и буду светиться всей правдой последней,
возьму тебя за руку и повзрослею
из лодки, несущейся в лето.

* * *
такая дождь стеклярус на ресницах
сосны ложись но ей совсем не спится
плечами пожимает прижимает
коленки к животу и заживает
на время эмбрионом золотистым
построенным ещё сложнее смыслом
за подбородок взять её и в танец
как Ио в бег пока не перестанет
трясти за плечи и в глаза пустые
впустить тепло пускай ей будет стыдно
за то что опускала руки висла
на проводах за сбивчивые письма
за просьбу на которую все силы
ведь – страшно и страшнее – некрасиво
бормочет в о! – подушку о! – печалясь:
я без тебя совсем не получаюсь
вся из ошибок ни с какой попытки
не смогшая разбившая копилку
со словом опыт на боку потёртом
и дело – чем живой так лучше мёртвым
не дотянусь никак рукой ни веткой
ни голосом ни кончившись ни ветром

* * *
Вот и дело к весне, там, глядишь, утешение будет
в безударных, как снег, окончаниях бурных страстей,
в птиц скрипичном пиликанье, в людях, которых ты любишь,
в бесконечной просодии жизни конечной. Пастель,
холст. Немного сотри и увидишь, но лучше не трогай,
палимпсест развернётся потом без вреда и труда
в осиянном мельканье дороги – не чувствуешь ноги?
Потому что ты умер. Но это уже ерунда.

Опыт прочтения

О Главе № 79 написано во втором томе «Русская поэтическая речь-2016. Аналитика: тестирование вслепую»: 32, 80, 95, 155–166, 195–196, 204, 205, 256, 270, 271, 272,
317, 328, 349, 352, 353, 366, 414–415, 429, 463, 551, 542.

Отзыв №1
Александра Свирепова, 2 курс, филфак ПГГПУ

Родишься, созреешь, наденешь пальто,
сыграешь в свой ящик,
и как бы немного неловко за то,
что ты настоящий.
Но помнишь дорогу, черешню в цвету,
в мятущемся платье
прозрачную девушку, девушку ту,
которой не хватит.
И знаешь, что умер, что это мираж и
и фата-моргана,
но призрачно точишь тупой карандаш
в бордовом угаре,
и пишешь на память лицо и лучи,
пронзившие всё здесь,
и шепчешь с оглядкой, и жарко молчишь,
смеёшься, трясёшься.
Оттуда не видно, но ты досмотрись,
допрыгни, добейся,
как быстро закончилась долгая жизнь,
минутное детство.
И только осталась черешня в цвету,
да девушка в свете
последней уходит в твою правоту,
за что и ответит.

Краток век, каждый вздох наш быть может последний,
Не терзайся о мире заботой бесплодной,
Смерть играет без устали в нарды: мы шашки,
Мир – доска, день и ночь, как две кости в руках небосвода.
Ибн Сина

В стихотворении Нади Делаланд мы можем заметить, что лирический герой и автор совпадают. Автор рассказывает о своей жизни, о своем видении на мир. В первой строфе Делаланд описывает быстротечный ход жизни, который закончится смертью, а также некоторое сожаление из-за того, что она человек «настоящий». Первая строфа некий конспект жизни. Возможно, под «настоящим» автор подразумевал живого человека в прямом смысле, однако не исключено, что таким эпитетом он хотел подчеркнуть свою искреннюю душу, подлинный характер.
Затем автор вспоминает о приятном, светлом и теплом для души событии. Цветение черешни и смотрит на себя ту, в прошлом. Она была прозрачной, честной, доброй. Герой пытается осмыслить себя, свою жизнь. Так ли она проживается?
Третья строфа по своему объему в два раза больше предыдущих и в ней ощущается динамика, ускорение действий. Девушка чувствует приближение конца, смерти, но не теряет надежды и пытается запомнить свою жизнь. Героиня сожалеет о не случившейся возможности, ярко выражается проблема идентичности, нахождения своего «я» в этом огромном мире.
В следующих строках автор обращается к самому себе, с целью увидеть, осознать, что жизнь пробежала очень быстро:

Оттуда не видно, но ты досмотрись,
допрыгни, добейся,
как быстро закончилась долгая жизнь,
минутное детство.

Долгая жизнь прошла по модели, не став уникальной. Возникает противоречие неизбежности и ожидания. Страх перед мимолетностью настигает героиню.
В памяти остаются лишь воспоминания о себе, которые навеют и грусть, и радость, и улыбку:

И только осталась черешня в цвету,
да девушка в свете
последней уходит в твою правоту,
за что и ответит.

Таким образом, главная идея стихотворения, которую заключил автор, состоит в том, что жизнь и судьба не щадит никого, для каждого момента заготовлено свое время. Однако иногда мы можем шагнуть наперекор судьбе, выстроить тем самым свой путь интересным, ярким, увлекательным. Тем самым найдем свое предназначение для общества, станем не похожими на других окружающих.

_____________________________________
Вы можете написать свою рецензию (мнение, рассуждения, впечатления и т.п.) по стихотворениям этой главы и отправить текст на urma@bk.ru с пометкой «Опыт прочтения».