Наталья Карпичева, поэт, кандидат филологических наук, киносценарист, культуртрегер. 6 поэтических книг. Автор Уральской поэтической школы. Живет в Магнитогорске.
http://mv74.ru/upsh/natalya-karpicheva.html

ГЛАВА № 4

Читая эту главу, начинаешь догадываться, что лгущий праведник, как ни крути, изрекает истину, а лукавец, глаголющий истину, низвергает ложь. Но, когда они меняются местами, поэзия неизбежно улетучивается.

 

русалки (холодное)

вот так и мы, мой ангел, так и мы:
остыли и попались на холодном
среди неподражаемой зимы,
её стихов, мелодий и полотен.

холодные текущие дела
горазды непрерывными вещами,
царевна ничего не умерла,
поскольку ничего не предвещало.

она влита в русалочий косяк –
не потому ли, что тому не важно,
что не о том, не вместе и не вся –
здесь так безотносительно и влажно.

вот так и мы – так глухо, так сказать,
так сухо, так, что только и видали
……………………………
усталые русалые глаза
не постигают быстротечной дали.

их длительные волосы текут
в суровые коралловые гребни.
царевна, утонувшая в соку,
и соки, пересохшие в царевне, –

всё смоется в сугубый голубой,
вода пускает в них свои коренья,
и их большая мытая любовь
чиста, как смерть в минуту сотворенья.

 

память (вечер выпускников)

память, что пыль кирпичная,
стены падут добычею
лёгочных пузырьков.

уж и не ждали, мол, они,
больно места намолены
(вечер выпускников).

время – большое умница:
выйдешь себя на улицу,
щуришься фонарей,

снег рождеством и цитрусом
пахнет, из глаз не вытрясем
снящийся назарет,

где мы на карте с бельмами,
соснами колыбельными
вымощен путь навысь,

до глубины приникли мы,
тёпленькие каникулы
в нас не остановить.

мы остаёмся, gracie,
шум от кровомиграции –
колокола едва

слышно, красны в провинции
сизые ясновидицы
да водолей-трава.

школы площадка около,
всё, что в нас есть высокого:
небо, тоска, спецназ.

здесь мы расстались, помнится.
время – большое скромница –
перезабыло нас.

 

поговор (стихи из холодильника)

давай поговорим, а там посмотрим,
пока зима и море будет мёртвым,
воды успеет несколько утечь.
твои мне кислородные уколы;
я заражён неправильным глаголом,
нет совести печальнее, чем речь.

большие ночи шиты белым снегом,
мой горький мозг – подвыпивший онегин,
с ним лучше в переписку не вступай.
мой друг мне платит ромом
мой ром мне платит другом, а последний –
предатель председатель поколенья,
хрипевшего америке гудбай.

нам сорок с лишним (лишнего не надо),
жизнь с лёгким вкусом хладокомбината –
съедобная и за феличита.
мы пережили пушкина и прочих,
в графе полётов полужирный прочерк,
неплохо получается, короче,
стихи из холодильника читать.

седьмая ночь, как лунные коровы
печально смотрят в окна, нездоровый
покой как послечувствие беды.
жизнь – всякова, нелёгкие наброски,
мы пережили пушкина, но бродский
непокидаем чувством лебеды.

пейзаж остыл, и память частеречна,
где лес, проникновенное и речка,
и вечность начиналась от двери.
но ты и я… мы – зимние по крови.
летят-летят пресветлые коровы,
соседский снег кричит: смотри-смотри
………………………………
посмотрим, а потом поговорим.

 

колыбельная (стансы утишения)

ну а если это не навеки
или, прямо скажем, даже зря,
вот такой тебе блестящий вектор,
и туман в финале сентября –

это всё, что пело_грело, слышишь,
остывает тёплым калачом.
ночью бог сидит на каждой крыше,
ночью бог играет кто на чём:

или навсегда на укулеле,
или на прощанье на банджо;
и, покуда нас не пожалели,
мы прекрасно живы, мой дружок.

а у нас билеты на омнибус
и осуществление вдвоём,
и, пока нас крепко не обнимут,
мы поём наш сонный водоём.

небо – зябко, в свойственной манере
запасает зимний порошок,
рыбка-кабачок идёт на нерест,
только я плету тебе стишок.

кто не спит последний, тот и галит,
всё пройдёт, и всё на наш редут,
и покуда нас не отыскали,
то и не нашли. и не найдут.

 

лесничее (близкой зимою)

впрочем, чем крепче в лес, тем медовей мёда
эта хандра лесничая, избяная,
ангелы нас заметят, их глаз намётан.
и что они в нас нашли? да бог их знает…

море внутри, и реки впадают в кому,
тают стихи во рту, и в листвяный полдник
кажется восхитительно незнакомым
белый грегаль, вошедший в одном исподнем,

медленный и тоскливый небесный рикша
тянет сквозь время, густую его пехоту
голос земли, грудной, корневой, охрипший,
долго себя взбирает по дымоходу.

близкой зимою тянет из поддувала.
не внесена, но невыносима ясность,
как пролетит_пропоёт_как_оно_бывало,
птица любви последней, её неясыть.

 

закат над городом (раз-два-три)

был бы закат_над_городом_сладкий_небесный_грог
…………………………………………………..
всё-то приводит к лучшему автор твоих дорог.
если же ты проштрафился или же ты продрог,
не приведи – до крайностей, не заведи hard rock.

словно бы всё навострено выискать добрячка,
небо такое – ясноведь – правильней не сыскать,
значит, тебе подарочек – за-ради праздничка –
новенькая_сосновенькая_тоненькая тоска –

самая та, которою был бы и ты ведом,
словно дитя балуется, заново да ладом,
то прошивая севером, то наводняя дом
птичками в синем или же рыбками в золотом.

выпьем закату с пенками – всё хорошо живьём
…………………………………………………….
раз – нам всегда душевнейше переживать вдвоём,
два – посидим-поокаем, смотрючи в окоём,
три – я твоё, последнее, всё, что твоё, – моё.

 

октябрь (провинциальные стансы)

а что здесь делать? а читать псалтырь,
лелеять, умножать и паче нежить
октябрь, периферию пустоты,
где пустота становится всё реже.

октябрь уж не отступит – это два,
а стало быть, во-первых, не отпустит:
протяжный сон, продлённая трава
и на зиму засоленное пусто.

а вот кленовый заговор, а двор
обходит юго-красно-жёлтый ветер
повышенный, а из-за рыжих гор
заходит солнце, а тебе не светит.

но не покинь нездешние места
за то, что в них сама себе дороже
восточная святая пустота,
подмешанная в золотые дрожжи.

вот память-именинница, гляди,
не оставляет брошенное тело.
быть или быть, ворочаться в груди –
ну что здесь делать? что ещё здесь делать?

скажи мне, ну скажи мне, ну ска-а-ажи-и-и
………………………………………….
дни-близнецы и годы-побратимы.
провинция. клиническая жизнь.
вестимо.

Опыт прочтения

О Главе № 4 написано во втором томе «Русская поэтическая речь-2016. Аналитика: тестирование вслепую»: 13, 14, 21, 80, 93, 135, 182, 189, 207, 209, 268, 269, 271, 317, 349, 352, 355, 356, 409, 459, 530, 588, 589, 611, 635, 636, 642, 646–648

Отзыв № 1:
Е.А. Селютина, к.ф.н., Челябинск, автор второго тома РПР-2016.

Посмотрим на зимний порошок: опыт прочтения 4 главы РПР – 2016

Некоторые авторы попадают в момент. Я читала эти стихи прошлой зимой, когда готовила главу для «Аналитики» («Аналитика: тестирование вслепую»), и зацепилась за тотальное осенне-зимнее ощущение мира поэта, имя которого тогда не знала, да и не пыталась угадать. В моем малом мире новый год начинается в сентябре, заканчивается в июне, лето – сладкое безвременье, а «Winter Is Coming». У автора «мы – зимние по крови» («поговор») и зима, действительно, близко («лесничее»). В общем, уральская «провинция, клиническая жизнь, вестимо» («провинциальные стансы»). Контекст Натальи Карпичевой (Магнитогорск), автора 4 главы «РПР – 2016» – «неподражаемая зима», «снег рождеством и цитрусом пахнет», «пейзаж застыл»… (1)
Она «из наших», это было сразу понятно. Опознавать цитаты, которые слегка топорщат ткань текста, отдельное удовольствие. И когда на тебя выскакивают Цветаева (в «колыбельной» — «это все, что пело_грело, слышишь, / остывает теплым калачом»), Пушкин (в «октябре» — «октябрь уж не отступит»), Бродский (в «поговоре» — «я заражен неправильным глаголом»), присутствие которого и в метре, и в ритме («но бродский не покидаем чувством лебеды») и другие, на душе становится тепло: там наступают «тепленькие каникулы» («память»). Вы скажете, что и не только профессиональный филолог может невзначай вплести чужое слово в свое, и это будет правдой. Вы скажете, что не в цитатах дело. Но есть ощущение «своего круга» и «глубины текста» для меня в этой подборке.
Поэзия Н. Карпичевой – это ноктюрн, где круг образов генетически связан не со смертью (хотя и она, конечно, видна: неслучайно бог играет на банджо «на прощанье» в «колыбельной»- привет И. Кормильцеву), а является производным от малого количества света в зимне_осеннем пейзаже, когда щуришься от «света фонарей», а не небесной голубизны. Нежна ли ночь поэта? Ночь – «снежна»: «большие ночи шиты белым снегом» («поговор»), сентябрь предвещает зиму – «блестящий вектор, и туман в финале сентября», а «небо – зябко, в свойственной манере запасает зимний порошок» («колыбельная»). Так что лишь «кровомиграция» («память») способна сохранить лирического субъекта в этом холоде. Логично, что и стихи появляются «из холодильника» («поговор»). Что же делать? Конечно, «умножать пустоту» («октябрь»)!
Да я сама живу около хладокомбината («поговор»)! Что на это вы скажете? «Посмотрим, а потом поговорим».

(1) Ссылаюсь на страницу Германа Лукомникова в сети facebook , где есть список авторов РПР-2016. URL: https://www.facebook.com/lukomnikov/posts/1589292704452366?comment_id=1591330544248582&reply_comment_id=1591421870906116&notif_id=1514451588912027&notif_t=mentions_comment

 

Отзыв № 2:

Татьяна Пухначева, кандидат физико-математических наук, Новосибирск, автор второго тома РПР-2016.

Отзыв на стихотворение «русалки (холодное)»

Утешусь, прислонясь к твоей груди
Умоюсь твоей стужей голубою…
(Б. Ахмадулина)

русалки (холодное)

вот так и мы, мой ангел, так и мы:
остыли и попались на холодном
среди неподражаемой зимы,
её стихов, мелодий и полотен.

холодные текущие дела
горазды непрерывными вещами,
царевна ничего не умерла,
поскольку ничего не предвещало.

она влита в русалочий косяк –
не потому ли, что тому не важно,
что не о том, не вместе и не вся –
здесь так безотносительно и влажно.

вот так и мы – так глухо, так сказать,
так сухо, так, что только и видали
……………………………
усталые русалые глаза
не постигают быстротечной дали.

их длительные волосы текут
в суровые коралловые гребни.
царевна, утонувшая в соку,
и соки, пересохшие в царевне, –

всё смоется в сугубый голубой,
вода пускает в них свои коренья,
и их большая мытая любовь
чиста, как смерть в минуту сотворенья.

Обращение «мы» создает впечатление соучастия. Ну что же, последуем за приглашением автора и зайдем внутрь текста стихотворения. И сразу же попадаем в какие-то непрерывные превращения. «Остыли» — перешли в другое состояние, и этот переход лишил нас свободы (мы «попались»). Конечно, имеется в виду не физическая свобода, мы  потеряли себя. Попались.

И тут же первое отрицание – «неподражаемая». Отрицание достаточно категорическое, в нем скрыта неявная посылка на невозможность  «вернуться обратно».  Во втором катрене в одном предложении, относительно коротком, всего около дюжины  слов, пять (!) отрицаний. В следующем та же самая история.

И вдруг взгляд невольно цепляется за слово «ничего». Посмотрите, это слово стоит в двух строках подряд. Цепляется, потому что оно в первый раз употреблено  как бы не по правилам грамматики. Вместо него более правильно было бы употребить слова: совсем, вовсе. ничуть, нисколько. Но для автора было важно именно «ничего», между прочим, перекрывающее все остальные «отрицания».

Хорошо, посмотрим внимательнее на это слово. «Ничего» — это отрицательное местоимение в форме родительного падежа. Начальная форма для «ничего»— «ничто»  (именительный падеж, единственное число). «Ничто» – это философская категория, означает отрицание бытия. Бытия в разных смыслах, в предметном  – относительного, в беспредметном – абсолютного. А ведь это похоже уже на отрицание всего на свете: и времени, и движения, и изменений, и сущностей.

И вот тут как за ниточку вытягивается  смысл других слов  стихотворения.

Царевна не умерла, потому что вовсе и нет смерти, а есть только непрерывный переход в ничто. Она была живой? Так ведь написано же – «неважно» («…не важно, / что не о том, не вместе и не вся…»).

Можно ли считать непрерывным переход из жизни в смерть?  Да, само собой, «текущее дело».

Действительно, там, где безотносительно и влажно не существует ничего (вот, вот  оно – ничто!) Времени тоже нет, оно превращено в стоячую субстанцию (уж не в воду ли?),  так как все кругом безотносительно. Влажно в том месте, откуда все и вся происходит. Где умирает и зарождается живое, а жизнь и смерть ходят друг с дружкой за руку.

Все превращается в необыкновенную (сугубый  – значительно превосходящий обычное) голубую и неподвижную воду – вода, пустившая коренья в принципе не может двигаться.

Новое «вот так и мы…» – это опять приглашение к превращению-присоединению.

Небольшая реплика в сторону. Ничего себе допревращались! Как бы теперь выбраться отсюда. Но текст уже захватил и не выпускает вплоть до конца.

Мы пока сухие, мы еще принадлежим миру бытия, миру текучему.  В этом мире время реально и даль быстротечна. Но именно поэтому уже в середине второй строки мы должны исчезнуть «так что только и видали». Мы только были – и сразу исчезли. То есть, мы из быстротечной дали, и нас  русалии (про них чуть ниже) не могут увидеть. Хотя здесь напрашивается простая  скрытая инверсия – это мы  не можем постичь мир небытия.

И еще пара реплик. Только при очень внимательном чтении я  обнаружила, что глаза не русалочьи, а русалые. Согласно Керлоту ([1], стр.120): «… водяные девы обладают властью нарушать и обращать вспять порядок вещей, принося счастье несчастным, т. е. всем и каждому.»  Русалия – древнерусское название русалки. Конечно, столь важные и мощные  функции должны принадлежать тем, кого называют русалии.  Хотя современные словари утверждают, что в слове русалка нет уменьшительного суффикса, но ведь проглядывается он там. То ли дело «русалия».

Мытая – уважительный  синоним для чистая. Значит, присоединение к русалиям превращает  любовь из грязной в чистую. Ну, а почему бы и нет, это именно их свойство нести любовь, да и вода – она очищает все.

И вот тут спрятана разгадка первого катрена. А в первом катрене утверждается, что и мы станем русалиями. Когда наша горячая – грязная любовь остынет, мы перейдем в небытие. Или вольемся в русалий, которые сделают нас счастливыми.

[1] Керлот Хуан Эдуардо. Словарь символов. – М: «REFL- book»,  1994. — 608 стр.

 

Отзыв № 3:

Виталий Кальпиди, автор сюжет-проекта «Русская поэтическая речь-2016», автор первого и второго тома РПР-2016, поэт, культуртрегер. Челябинск.

Обращение к читателям

Уважаемые коллеги, добрый день.

Позвольте попросить Вас обратить внимание на сборник (точнее – все-таки книгу) «Книга рыб» поэтессы Натальи Карпичевой (Магнитогорск). Это не первая, а уже шестая книга автора. Дело в том, что сама Карпичева не предпринимает усилий для выхода своего творчества за границы личного референтного круга. Именно поэтому с Её стихами, возможно, не все знакомы. Как публикатор я уже более пяти лет очень внимательно слежу за работами Карпичевой. Ее стихи появлялись и в Антологии современной  уральской поэзии (3 том), и в проекте РПР-2016 «Антология анонимных текстов», и в недавнем московском альманахе «ПаровозЪ», который полностью посвящен современной поэзии Урала. Динамика развития этого автора лично меня впечатляет и заставляет каждый раз при встрече с новыми стихами Натальи Леонидовны «замирать от ожидания». И практически всегда это ожидание не напрасно.

Карпичева полноценный поэт – ее очевидная интертекстуальность не самоцель, а намертво спаяна с индивидуальным осознанием классической и неоклассической традицией русской поэзии, при этом «сказочная метафористика» ее стихов корнями уходит в новую уральскую мифологию, так необратимо ярко заявившую о себе в ХХ веке. Фиксируя творческие сюжеты новейшего времени, связанные с дегуманизацией и десакрализацией духовного опыта русской поэзии, Карпичева, как мне представляется, довольно успешно вступает с ними не столько в полемику, сколько в соревновательные отношения. Она обогащает, а порой и создает ново-мифологическое видение творческого бытия современного русского поэта. Позволю себе процитировать всего одно стихотворение Натальи Леонидовны Карпичевой, ставшее для меня камертоном среди ритмов и чувствований, коими щедро наполнена ее удивительная «Книга рыб» (стихотворение впервые было опубликовано в первом томе РПР-2016):

русалки (холодное)

вот так и мы, мой ангел, так и мы –
остыли и попались на холодном
среди неподражаемой зимы,
её стихов, мелодий и полотен.

холодные текущие дела
горазды непрерывными вещами,
царевна ничего не умерла,
поскольку ничего не предвещало.

она влита в русалочий косяк –
не потому ли, что тому не важно,
что не о том, не вместе и не вся, –
здесь так безотносительно и влажно.

вот так и мы – так глухо, так сказать,
так сухо, так, что только и видали
……………………………..
усталые русалые глаза
не постигают быстротечной дали.

их длительные волосы текут
в суровые коралловые гребни.
царевна, утонувшая в соку,
и соки, пересохшие в царевне, –

всё смоется в сугубый голубой,
вода пускает в них свои коренья,
и их большая мытая любовь
чиста, как смерть в минуту сотворенья.

Искренне благодарю Вас за внимание.
С уважением к Вам и к отнятому у Вас времени
Виталий Кальпиди (из представления книги)

Отзыв №4:

Елена Лещинская, обозреватель газеты «Магнитогорский металл», член Союза журналистов России

Наталья Карпичева – глубокий автор, ищущий в поэзии свой собственный путь, один из редких в наше урожайное на рифмованные творения время поэтов с узнаваемым лицом. Так и стихи из четвёртой главы «Антологии анонимных текстов» отличаются узнаваемым творческим почерком. Эти произведения – в числе лучших из тех, что вошли в изданную осенью прошлого года «Книгу рыб» Натальи Карпичевой.

Каждую новую книгу Карпичевой открываю с предвкушением прикосновения к высокому искусству. «Книга рыб» не просто не разочаровала – поразила в самое сердце. Шестая по счёту и, возможно, первая по творческому уровню среди книг Натальи Карпичевой подарила мне счастье общения с настоящей поэзией. Среди ставших любимыми – «Лесничее (Близкой зимою»). В нём экзистенциальная тоска и в то же время ощущение мучительной красоты жизни, дающее силы противостоять небытию. Во мне оно откликается словами другого большого поэта, Марии Маховой: «…Жизнь прекрасна, но невыносима». И хочется ожидаемо дополнить: «Невыносима, но прекрасна».

Наталья Карпичева называет свою книгу холодной. Стихия воды для неё – символ растворения в реальности, принятия этого мира. И всё же, как ни крути, читательское восприятие может совпадать с авторским, а может и отличаться от него. Для меня «Книга рыб» – тёплая и эмоциональная. Стоит погрузиться в прозрачную глубину поэтической вселенной Натальи Карпичевой – и невозможно не поддаться русалочьей магии завораживающих интонаций и удивительных образов. Это стихи, которые хочется читать и перечитывать, возвращаясь к ним – а значит, к автору, к миру… и к себе настоящему, умеющему видеть и слышать главное.

Отзыв №5:
Попова Мария, УрГПУ
Рецензия на стихотворение из «Антологии русской поэтической речи». Глава 4

Поговор (стихи из холодильника)

давай поговорим, а там посмотрим, a

пока зима и море будет мёртвым, a

воды успеет несколько утечь. b

твои мне кислородные уколы; c

я заражён неправильным глаголом, c

нет совести печальнее, чем речь. b

большие ночи шиты белым снегом, d

мой горький мозг – подвыпивший онегин, d

с ним лучше в переписку не вступай. e

мой друг мне платит ромом

мой ром мне платит другом, а последний – f

предатель председатель поколенья, f

хрипевшего америке гудбай. e

нам сорок с лишним (лишнего не надо),

жизнь с лёгким вкусом хладокомбината –

съедобная и за феличита.

мы пережили пушкина и прочих,

в графе полётов полужирный прочерк,

неплохо получается, короче,

стихи из холодильника читать.

седьмая ночь, как лунные коровы

печально смотрят в окна, нездоровый

покой как послечувствие беды.

жизнь – всякова, нелёгкие наброски,

мы пережили пушкина, но бродский

непокидаем чувством лебеды.

пейзаж остыл, и память частеречна,

где лес, проникновенное и речка,

и вечность начиналась от двери.

но ты и я… мы – зимние по крови.

летят-летят пресветлые коровы,

соседский снег кричит: смотри-смотри

………………………………..

посмотрим, а потом поговорим.

В стихотворении «Поговор (стихи из холодильника)» сложно не заметить тотального холода, на что намекает уже подзаголовок стихотворения (стихи из холодильника). Холодильник становится олицетворением возраста  и  эпохи («нам сорок с лишним (лишнего не надо), жизнь с лёгким вкусом хладокомбината»),  ментальной составляющей («мы – зимние по крови») и конкретного времени года («пейзаж остыл»).

Наравне с темой холода возникает и тема потери слова, сбивчивости речи: «я заражён неправильным глаголом», «нет совести печальнее, чем речь», «мой горький мозг – подвыпивший Онегин, с ним лучше в переписку не вступай», помимо прямых слов о сбитой речи, это подчеркивается (перечёркивается) и графически («мой друг мне платит ромом мой ром мне платит другом, а последний – предатель председатель поколенья, хрипевшего америке гудбай»). Постепенно внедряются и «заразные» для русской речи глаголы: гудбай (данное слово можно рассматривать как «сигнал» времени, поскольку оно отсылает к популярной песне Бутусова «Гудбай, Америка», группа «Наутилус помпилиус», т.н. «свердловский рок»), слово «феличита», также вошедшее в разговорный язык, является аллюзией к модной песенке Эль Бано 1980-х гг. И даже русское слово «всякая» превращается в характеристику «всякова».

Первая часть стихотворения проникнута чувством тоски, ненужности поколения, отсутствия цели, ориентира («в графе полётов полужирный прочерк»). Но постепенно мы перемещаемся вместе с лирическим героем в другой мир. Наверное, это сон. Со слов «седьмая ночь, как лунные коровы» ненавязчиво возникает, казалось бы, странная параллель: индийская народная сказка о слуге одного жадного брахмана, который взрастил сад и,  заметив, что к утру растения в саду оказываются съеденными, решил проследить за тем, кто это делает. Однажды ночью он спрятался за кустами и, когда взошла Луна, он увидел корову. Зацепившись за её хвост, мальчик полетел на Луну, а пробыв там три дня, вернулся обратно на Землю. Такой подтекст расширяет и без того не очерченное четко пространство произведения. Но, в отличие от народной индийской сказки, здесь коровы смотрят в окна печально, да ещё и на протяжении долгого времени. Между живым человеком и волшебной коровой оказывается препятствие – окно. Так возникает тема недосягаемости, невозможности чего-то прекрасного и доброго.

Покой становится нездоровым, возникает ощущение, что в этом поэтическом мире произошла беда, которой не заметили или о которой не хотят говорить («нездоровый/покой, как послечувствие беды).

На фоне темы холода, зимы возникает и тема эмиграции: «мы пережили Пушкина, но Бродский/непокидаем чувством лебеды». Вероятно, это внутренний холод, неприкаянность (эмиграция внутрь себя, в свой холодильник) ассоциируется с реальной эмиграцией И.Бродского заграницу, чувства лирического героя (или героини?) соотносятся с мироощущением И.Бродского. Даётся намек на то, что такое чувство одиночества может возникнуть в любом уголке планеты, взрасти на любой почве, как лебеда. А Пушкин пережит и в прямом, и в переносном смысле:  одной стороны, поколению сорок с лишним, с другой – теплые чувства к отчизне, влюбленности – всё это пережито. А главное, «пережит» пушкинский ямб и вообще классическая поэзия (с Бродского верлибры и фразовый стих пошли потеснили в русской поэзии классические размеры).

С постепенным остыванием пейзажа (здесь интересно, что акцент поставлен на том, что именно пейзаж остыл, а не природа, то есть взгляд дан нам изнутри, пространство снова сужается до размера собственной души) память тоже будто бы остывает, становится «частеречна» (отсылка к знаменитому циклу Бродского «Части речи»). И это тоже можно понимать по-разному: либо память вбирает в себя все возможные части речи русского языка, либо только части нашей речи, нет какого-либо полноценного высказывания, речь улетучивается с нарастанием внутреннего холода. И в следующей фразе снова сбив, снова перемыкание речи от холода, «где лес, проникновенное и речка, и вечность начиналась от двери». Слово «проникновенное», образованное путём субстантивации да ещё и обозначающее неконкретное, отвлечённое понятие, становится неудобным в предложении, слишком увесистым, тяжелым, неповоротливым, поставленным в самую середину, в самое сердце стиха. То же самое происходит и со словом вечность, поставленным в систему отношений со словом «дверь». Вероятно, это та вечность, о которой мы знали ещё с детства: там, за дверью, простор, воля не только для фантазии, но и физическая воля.

Тем не менее, в конце стихотворения настойчиво повторяется образ летающих уже «пресветлых» коров и призыв смотреть на них, причем призыв от «соседского снега». Так человек становится самим снегом: «холодным по крови своей»; речь останавливается: «посмотрим, а потом поговорим».

Несмотря на всю колкость и холодность стиха, он кажется близким «по крови». Размытость пространственных и временных (ведь по крови – это значит всегда, генетически) границ свойственна менталитету русского человека, не говоря о внешнем и внутреннем холоде. Потому коровы печальны и не могут добраться до лирического героя (Индия – это всё-таки жаркая страна, это страна вечно добрых и весёлых – при всей социальной бедности – людей). Их можно только созерцать, но не цепляться за них, как в старой индийской сказке.

Стихотворение имеет кольцевую композицию, начавшись с акта говорения и предложения посмотреть «потом», оно заканчивается совершенно противоположным «посмотрим, а потом поговорим». Здесь тоже есть нечто близкое русскому человеку: silentium, молчание, когда душа окаменела, замерзла, утратила способность коммуникации.

много игры с цитатами и аллюзиями:

непокидаем чувством лебеды — беды. ср.: — и кстати та, вчерашняя молочница, уже проснулась, полная беды (Юрий Визбор, бард, «Вставайте, граф»  — тоже отсылка, «знак» поколения 60-х, «Оттепели» — а тут — холодильник! эпоха-то совсем другая

нет совести печальнее, чем речь. — финал Шекспира Ромео и Дж.

седьмая ночь — песня Алексея Воробьева «Больше чем любовь(??)

5-стопный ямб (элегичность)

необычная рифмовка: 1 и 2 строки — парная рифма, но неточная, 3 строка рифмуется с 6-й. Т.е. средства классиечкой поэзии сохраняются, но какие-то деформированные, «искалеченные»

Мне кажетмя, ЛГ из поколения 70-8-хх гг., былой задор и надежды на обновление социуама, на «оттепель» прежиты, остались в прошлом, как и молодость, осталась «зима» — но  из холодильной камеры, т.е. какая-то искусственная.

Живой опыт прочтения

24 мая 2018 в Магнитогорске состоялось первое мероприятие «живых опытов прочтения». Читали Наталью Карпичеву, читали вместе с Мариной Волковой. Подробнее: http://mv74.ru/blog/archives/zhivoy-opyt-prochteniya/

Опыт самопрочтения главы 4 автором, Натальей Карпичевой:
http://mv74.ru/blog/archives/opyt-samoprochteniya/

Поэтические круги Натальи Карпичевой:

главы 1, 115, 3, 43, 35, 106, 73, 18, 9, 39, 69. Подробнее: http://mv74.ru/blog/archives/poeticheskie-krugi-natali-karpichevoj/


Вы можете написать свою рецензию (мнение, рассуждения, впечатления и т.п.) по стихотворениям этой главы и отправить текст на urma@bk.ru с пометкой «Опыт прочтения».