Диагноз: апрель

Март, февраль, январь, декабрь, ноябрь, октябрь, сентябрь, лето — обратный счет поэтического календаря Ирины Аргутиной.

Сегодня — апрель: поздравляю — дожили!

Диагноз: апрель

Диагноз: апрель –
от опрелостей мокнущей почвы,
от сорванных снежных компрессов,
давно почерневших, –
до сердца. До каждой больной опухающей почки:
моей, тополиной, кленовой.
Беспечный помещик

не видит земли, пробираясь по небу на ощупь
за облачной плотью, вобравшей мечты и молитвы.
Не знаю повадок апреля в тропической роще,
а здесь, на асфальте, трофической язвой изрытом,

одни воробьи кувыркаются,
неотразимы
ни в будущих лужах,
ни в прошлых ледовых коростах.
Ну, вот, наконец-то, закончились долгие зимы,
и белая кома сменилась болезнями роста.

Неважно, что их избежать удается не многим:
не мне, это так. Только, на ноги став еле-еле,
куда я иду? И куда прихожу я в итоге?
Пожалуй, в себя.
Подходящее время – в апреле.

Наследие

Заверченный давно
в заботе о насущном,
идет который год –
проходит, как моряк
по обретенной, но
увы, постылой суше,
а шкура бьет рекорд
по синим якорям.

Из трескотни сорóк
понятно, что – за сóрок,
что падает перо
с цыганского хвоста,
что тысячи морóк
соединились в мóрок
и правда: не герой –
оправдана: устал.

Утешиться ль в судьбе
заботой о потомстве –
и, если повезет,
случится рассказать
о пьяном корабле,
а лучше о геройстве, –
тому, кто горизонт
не видывал в глаза,

смутить незрелый ум,
пока в невинном детстве,
пока не лицемер,
и зреет бирюза,
и не пугает трюм,
и много ли последствий:
бессонница, Гомер,
тугие паруса.

В черно-белом времени

О черно-белом времени позабыть бы…
О черно-белом времени позабыть бы…
Наденешь пальто –
но не спросит никто: «Куда ты?»
Свершается летальный исход событий
с последующим перерожденьем в даты.

На воздух!
Под ногами река асфальта
сольется с таким же небом – как джин и тоник.
По серому в черно-белом бредешь, Джон Дальтон,
впервые осознавший, что ты дальтоник

полгода: с ноября по апрель.
Не стоит
бранить генетику. Это дано любому,
кто не заметил тотальный исход историй
в историю, осевшую в фотоальбомах.

Еще дано брести по своей полоске
и верить в белое, то, что должно за черным.
А нет бы – повернуться на девяносто
и поперек в движении безотчетном…

* * *
Он не узнал родных пенатов –
Апрель, вернувшийся с войны:
скороговорка автоматов –
в сорочьем стрекоте.
В больных
деревьях, рвущихся под танки, —
фантом железного ежа.
Зимы печальные останки
еще не убраны,
лежат.

Он бредил: это мир, не так ли? –
сердито растирал висок…

Летели дождевые капли,
гудел в стволах тяжелый сок.

Он шел и думал: «Я вернулся», –
и слушал, как гудят стволы.
След неразвеянной золы
за ним по улицам тянулся,
дрожа приспущенной струной
его несмолкнувшей досады…

И шел по следу Май с рассадой
цветов, покончивших с войной.

Одуванчики

И когда, уже исхудав на треть,
календарь не в силах сокрыть весну,
и когда еще ничем не согреть,
но уже появляется, чем блеснуть,
вспоминают дети, что есть пломбир –
и на палочке, и в стаканчике –
и врываются в черно-белый мир
одуванчики.

Как земля горящая – Трансвааль,
как «Наверх вы, товарищи, по местам!» –
так они взрывают собой асфальт
и бросаются под поезда.
Поезда стучат: сотни вёрст – на юг
и не меньше тысячи – на восток.
Сто голов полягут под перестук,
но и выживут – тысяч сто.

Ненадолго съёжатся в ранний час,
а над ними взойдет заманчиво –
словно дух святой – и они торчат:
«Он из наших, из одуванчиков!»
Пусть грозу газонов, позор садов
выдирают с корнем – держись, держись,
ведь почтенной старости нимб седой
обещает вечную жизнь!

И они восходят, желты, дружны,
пусть кому дано – сотворит вино,
а вообще-то вроде и не нужны,
разве что безгрешному – на венок.
Но когда в апреле сыра земля –
с чем покончено, что не начато –
дрогнет сердце: вот он, отсчет с нуля –
с одуванчика.

* * *
Все нагрубающие почки,
все отсыревшие стволы
глотают жадно соки почвы
в предвосхищении листвы.

Еще кричат: «Не провороньте!» —
вороньи стаи по утрам,
но Брестский мир на личном фронте
уже милее пышных драм,

и стало ясно, как неточно
«любовь» рифмуется с «любой»…
А каблучок дорогу точит
округлой дыркой пулевой,

и многоточие апреля
на почву влажную падет,
и ночью старая аллея
шифон зеленый обретет.

Вот так – порывисто, порочно,
и не скрывая торжества,
с себя срывает оболочки
предвосхищенная листва.

Ирина АРГУТИНА