Станислав Слепёнков о Пугачеве — 7 | Портал Марины Волковой

Предлагаем вам подборку произведений Станислава Александровича Слепёнкова о Емельяне Пугачеве и пугачевских местах:Первая часть поэмы «Причащение» здесь:
Вторая часть здесь:
Третья часть здесь:
Четвертая и пятая части здесь:

С востока поле чуточку наклонно
Сбегало к речке песенной Сарайке.
Сходилиь две дороги перед бродом,
А поперёк их чёрною грядою
На полверсты по зелени июньской,
Уткнувшись прочно флангами в высотки,
Был выгнут вал,
как лук,
к стрельбе готовый
С натянутою туго тетивою.
А у дорог в берёзовых заслонах
Уже спокойно сумраки дремали,
И холодком тянуло от речушки.

И вал,
и ров осмотрен Пугачёвым.
И было видно:
в общем, он доволен,
Всё оглядев внимательно и зорко…
Лицо его казалось постаревшим,
В глазах печаль светилась незнакомо,
Из-под усов не падала усмешка,
Хотя ничем старался он не выдать
Своей тревоги, горечи и грусти.
Сошёл с коня у леса на опушке,
Где для него шатёр был приготовлен,
Сказал сопровождавшим атаманам:
— Ну что же,
всё исполнили,
как надо.
Тут и стоять нам завтра до победы.
А нынче все без хмеля и без буйства
Доколе можно будет отдыхайте.
Идите к людям нынче, командиры,
Глядите, чтоб поужинали справно,
Да пусть поспят,
покуда дело терпит,
Да и посты надёжные поставьте.
Меня без дела тоже не тревожьте –
Один побуду:
так хочу сегодня.
Ступайте все!
А ты, Иван, останься,
Скажу два слова.
Голову, как воин,
Склонил Грязнов в почтительном поклоне,
А после снова преданно и молча
Глядел в глаза спокойно государю.
— За делом я,
должно быть,
не поспею,
Так ты следи, Ванюша, за Егоркой.
Отправь в обозы тотчас перед боем,
И накажи же настрого парнишке,
Не смел, чтоб в свалку кинуться, чертёнок.
Талантом бог мальчишку не обидел –
Храни его для будущей России…

Один остался.
Где-то возле уха
Звенел комар настойчиво и нудно,
На мягких лапах ночь кралась из леса
И от костров шарахалась пугливо.
В недальнем месте раньше он приметил
В кустах ольховых камень угловатый,
Как будто с неба гулкого упавший
В раздолье трав и шорохи лесные.
А возле камня,
как осколок неба,
в оправе трав родник лежал студеный
и тоненькою струйкой говорливой
его вода к Сарайке убегала.

Пошел туда…
Вздохнул,
и сел на камень.
Ольха две ветки,
словно руки друга.
Ему на плечи мягко положила
И щекотнула листиком холодным.
Густела тишь.
Покой.
Полузабытье.
Земля дышала свежестью ночною,
И знать не знала,
что ещё немного –
И,
как дождём,
наполнится досыта
Живою человеческою кровью.
А Емельяна мысли донимали,
Клубком колючим череп раздирая,
И веки жгло,
как будто бы под ними
Костры,
как в поле,
жаркие горели.
«Так кто же я:
казак иль император?
Я сам в себе остался Емельяном.
Для большинства – Пётр Фёдорович я,
От бога царь,
низвергнутый с престола,
За то, что будто к людям прислонялся
И думал дать свободу и богатство
Всем мужикам кабальным в государстве.
Народ – он прост!
Поверит не в такое.
А коль поверит –
сроду не предаст.
Знать потому так дружно взбунтовались
И подались людишки за Петром…
В себя не верят.
Верят лишь тому,
Что царь спасёт от барских злодеяний,
Свободу даст,
и землю,
и казну…
Да царь ли я?
Украденное имя
И власть,
и чин всё тягостнее давят.
Устали плечи от одёжи царской.
Душа устала от сомнений мутных.
Доколь я должен царскою попоной
Свои дела и мысли прикрывать?
Я – Пугачёв! – обиженных веду,
А не какой-то божеский наместник.
Нет,
я не царь!
Казачьим верховодам
Служу щитом лишь,
подставной фигурой,
И дамкой,
словно в шашечной игре,
А их игра замешана на крови.
Любил Хлопушу!..
Сгинул Афанасий –
Полковнички со страху «удружили»:

Спасти спешили головы свои,
Когда побили нас под Оренбургом.
Меня хотели выкинуть Рейнсдорпу,
Да сорвалось – народ не допустил.
Молчат покуда,
кланяются низко,
Как будто честно служат государю,
Когда людишки около меня.
А с глазу на глаз — ровня с государем,
И всяк-себе,
и каждый поучает,
И гнёт своё, не думая об общем.
А делу от такого лишь поруха:
Дитя без глазу у десятка нянек,
Поводьям быть – в единственной руке,
Один хозяин –
и на ратном поле,
И на пиру,
тем боле – в государстве!
Народ прозвал:
«Надёжа-государь».
А я свою надежду и опору
Опять же вижу не в советах пьяных
Да и не в каждом рядом атамане,
А в этих буйных толпах мужиков.
Иван Грязнов – заводчина простая,
А заводские – крепкая опора,
Железных дел надёжны мужики!
Беречь их надо,
сколь уж там возможно,
Помене брать на воинское дело,
Пусть остаются дале на заводах
Да пушки льют,
да ядра припасают:
Вот то и будет помощь не из малых.
А средь казацких – больно ли надёжны?
Всё против воли ладят повернуть
И действуют без ведома царёва.
А что случись – моею головою
Уж непременно выкупят свои!
Мои бы крылья взмыли,
как весна,
Да только шибко улица тесна!»

Нагнулся к роднику.
Ковшом ладоней
Черпнул воды студёной из него.
Звезда уютно в пригоршне качалась,
Мигая часто.
Тонкие лучи
Пронзали мысли,
в сердце проникали,
Но не кололи огненно как иглы,
А смысл и мудрость вечности дарили,
Но уводили тропкой не прямою
В дела и боли всё таки земные.
И не сочилось из глубин бессмертья
Ответов на тревожные вопросы…
Горячими губами приложился
К звезде холодной.
Выпил, как причастье,
Провёл ладонью мокрою по лбу,
Но свежесть
мыслей жар
не остудила.
Лишь в бороде холодными слезами
Сверкнули капли –
в каждой по звезде!

Поднялся с камня.
Поглядел на лагерь:
Высокий бруствер горбился на поле
И ров широкий рассекал дорогу,
И пах землёй глубинной и могилой.
Как на лице весёлые веснушки
Рассыпятся у девушки весною,
Так и по полю, лес отодвигая,
Рассыпал табор множество костров.
Плясало пламя, к звёздам порываясь,
Кружились искры дымною спиралью,
Дежурных тени двигались беззвучно,
И можно было изредка увидеть,
Облитые оранжевым пожаром
То бороды, то мрачные глаза,
То блеск зловещий кос и кистеней,
То сытый глянец пушечных стволов.
Всё было так, как было не однажды,
Но сердце беспокоила тревога,
И капли в бороде у Пугачёва,
Глядевшего задумчиво на пламя,
Порой казались капельками крови.

Опять присел на камень угловатый.
Позванивали струйки водяные,
Родник дышал покоем и прохладой.
И на подвижном зеркале его
Опять звезда таинственно горела.
А рядом конь позвякивал уздечкой,
Жевал траву и изредка губами
Слегка плеча хозяина касался,
Но тот вниманья своему любимцу
Уже давно никак не уделял
А мысли снова липкой паутиной
Опутывали голову и сердце:
«Судьба пока что мне не изменяла,
Мне удавались многие победы,
всё боле!
Но и страшат они меня.
Куда приду?
Каков конец начала?
Допустим:
выдюжу,
и сяду на престол!
А дальше что?
Под именем Петра
Повелевать империей Российской,
И с именем чужим сойти в могилу,
Не открываясь недругу и другу?
А я хочу,
чтоб ведомым осталось,
Что я,
казак без племени,
без роду
В делах своих был равен государю!
Что я тряхнул устои государства
И в страх вогнал властителей его!
Да толи б стало,
если бы свободу
Мне не давила царская личина,
Да меж собой не грызлись атаманы
За верховодство над моею волей!
Петром быть не хочу!
Но Емельяном
Народ не даст быть.
Это ль не кручина?
Желают люди «доброго» царя
И хоть убей,
до смерти не поверят,
Что царь и есть злодеям всем злодей!»
Услышав шум,
от мыслей оторвался
Поднялся с камня смутный и усталый,
Коня окликнул,
почесал за ухом,
Позвал с собой и
к табору пошел.

Там, возле леса, голоса гудели,
Два-три костра взметнулись веселее,
И будто зорькой ранней умывались
Березок стройных белые стволы.
«Видать ватага чья-то подвалила.
Не Салават ли отрядил башкирцев?
Да не должон.
Прислал бы весь заранее.
Да и не близок нынче Салаватка.
Как потрепали малость под Делёжной –
Ушел за Ай с остатками джигитов
Опять свои кочевья поднимать.
А что за люд?
Пойду-ка, поспрошаю
Не открываясь,
кто я есть такой.
Как будтосотник самый заурядный.
Али другой кто.
Пришлые не знают
И легче сердца замыслы откроют».
— Здорово, детушки!
— Здоров, мил-человек!
— Откуда бог привел в заполуночье?
— С Бакальских копей.
Рудные мы все.
— Всю жись в горе без продуха,
без света.
Кайлом проклятым вывернуты руки,
А рудный короб спины изувечил.
— Не сладкий, значит, хлебушек
господский?
— Не говори!
Прослышали мы:
в Сатке
Наш государь намедни объявился,
Побили стражу горную,
да ходу
К нему,
заступе нашей,
на поклон.
Да не застали малость государя:
Сказали:
с войском выступил поутру
Встречать и боем потчевать гостей.
Вот так и здесь мы.
— Кстати подоспели!
К рассвету ожидаем Михельсона –
Всей силой прёт на нас от Златоуста.
А в чей отряд?
Ступайте-ка ко мне!

На добром слове много благодарны!
Ты не Грязнов ли?
-Нет.
Грязнов – другой.
— Так как же нам увидеть государя?
— Сейчас не время.
Занят делом важным..
С полковниками думает о бое.
Должно уж завтра свидитесь, пожалуй.
— Должно быть так.
Он самолично
Пускай решает, где нам притулиться.
Садись-ка с нами,
добрый человек.
Чем бог послал, поужинать!
— Спасибо!
— Каков он, государь?
Слыхали: добрый
И справедливый,
бог ему воздаст!
Людишкам не чинит обид.
И землю
На веки вечные крестьянам отдаёт,
И воды отдаёт,
и травы.
Зато,
боярин лютый,
берегись
Не милует,
казнит без оговорок.
Да то и надо.
Попили кровицу!
За этаким царём да за свободу
Всей силушкой полезем на рожон!
Уж не серчай, брательник!
Не пойдём мы
Покуда за тобой.
Дождём, пожалуй,
Сначала государева решенья.
Мелькнуло в мыслях: «Всюду только царь!
И веры нет кому-нибудь другому.
Вот тут и стань, пожалуй, Емельяном,
И сохрани доверие!»
Но всё же
Спокойно и приветливо ответил:
— Да ладно!
Будет батюшка доволен,
Увидев в вас надёжную подмогу.
Покуда отдыхайте на здоровье,
Чай, притомились с долгой-то дороги?
-Да есть маленько.
Как не притомиться?
— Прощайте, люди добрые!
— Прощай-ка!
Пошёл к шатру он,
думая о том,
Что всё случилось коротко и просто,
Что все его тревоги и сомненья
Уже давно народом разрешились,
И что ему другой дороги нету
Как быть царём до трона или плахи…
«Проклятый царь!
Знать мало было крови,
Кнутов и слёз,
и рабских унижений,
Коль до сих пор доверчиво и слепо
Народ тебя как бога почитает
И верит,
словно собственному сердцу.
Но час придёт,
и глупая наивность
Сгорит в огне прозренья без остатка,
И тем огнём твоя натура волчья
До донной грязи высвечена будет!
Моя судьба:
змею своих сомнений
Связать узлом
и собственное имя
До самой смерти накрепко забыть,
И всё,
что было,
напрочь отрубить.
И честно делать начатое дело!».
Ревело поле,
Выло
И стонало,
Шипели ядра в лужищах кровавых,
Горячие картечины,
как осы,
В тела людей податливо впивались.
Нарывом жгучим ярость набухала,
Готовясь лопнуть схваткой рукопашной.
— За волю, детушки!
Вперёд!
Вперёд!!
Со свистом
Над Пугачёвым сабля лютовала,
И он летел как в пропасть,
Отрешённый
От всех земных тревог и неурядиц.
В полёте этом с пулею столкнуться
Его душа уже была готова,
Ждала штыков угрюмую колючесть,
Как в смертный миг ждут
тайны причащенья…