3 марта — Всемирный день писателя. А что может быть лучшим подарком писателям, чем хорошие стихи?
Хорошие стихи — от Ирины Аргутиной, автора поэтического календаря ( лето, сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь, январь, февраль — и вот дожили до весны!)
* * *
Когда по мартовской воде,
снега деля
на те и эти,
войдет расколом новый день
и равноденствие отметит,
когда чернеющий разлом
загаженного пенопласта
воспримешь наименьшим злом –
как аксиому «мир неласков»,
когда остаться не дано
интерпретатором растений –
сверкая новой сединой,
на свет являешься из тени,
как из болезни или тьмы,
как в дом, где ждут. И тут заметишь,
что те, кто раньше звался «мы»,
разделены
на тех и этих.
Те – здесь, они раздражены,
а там – другие смотрят гневно,
и реже, реже слово «мы» —
в семье, и то не ежедневно.
И, как расстроенный рояль,
в смущенный ужас повергая,
однажды произносишь: «Я», —
и начинается другая
весна, поклажа и стезя,
когда с тобою повсеместно –
нет, пустота – сказать нельзя,
она не пустота, а бездна.
В мартовском небе
В раме тревожно
мечутся тени от веток,
словно картину
с надписью «В мартовском небе»
юный художник,
не отыскавший ответов,
вымарал в гневе.
Раму откроешь –
ветер колышет сетями.
Что за тревога
ловится в небе ночами?
Может, всего лишь
вести плывут косяками
скумбрий печальных?
Пусть уплывают
длинными зимними снами:
скоро настанет
равенство белого с черным.
Это бывает.
Только, наверно, не с нами,
а по расчету –
с кем-нибудь, с ними.
Утром, немного воскреснув,
выйдешь из дома –
небо уже не с овчинку.
Перья фламинго
плавают в водах небесных,
перья фламинго.
* * *
Простуда. Жар.
Простреленный Суматрой
висок.
Сахара в горле.
За окном –
прожженный лист и пепельница марта,
и день – за два, и ветер – заодно
с ветвями, обращенными на север, –
то дышит юг в преддверье перемен,
то наст лежит собакою на сене –
и шею давит кожаный ремень
простуды.
Жар.
Гогены на Суматре,
Сафари по Сахаре.
На Урал
опять ложится снег – и все насмарку,
как насморк у сраженных наповал
простудой, неуверенностью, зовом
иных миров в тепло иных широт.
Как сладко бредить об иных сезонах –
и каково не ждать иных щедрот!
И только слезы очумелой крыши,
готовой съехать коркой ледяной,
стучат, стучат –
и только сердце слышит
неровный пульс под белой пеленой…
* * *
Смерть неведома, а жизнь не виновата…
Е. Изварина
Последний снег, непрочный, ненадежный –
граница между преисподней
и раем.
Лукавый март, неистовый картежник,
уже пошел. Во что сегодня
играем?
В границу на замке и три березки?
В ту чистоту, что туз бубновый
растопчет?
А что смешалось в доме у Облонских,
Аргутиных, и Ивановых,
и прочих?
Неровен час весенних обострений –
как жаркий бред безалкогольный,
как лыжник
в оттаявшем лесу,
как неврастеник
(за пазухой – краеугольный
булыжник)…
Сыграем в ящик девушки Пандоры,
нарвемся на такие штучки
и грабли!
Уже залиты светом коридоры,
ведущие туда, где мучит:
«А прав ли?»
Да бог с ней, с правотою непреложной!
Оденемся щеголевато –
так люди ж!
На то и март, зарвавшийся картежник:
смерть ведома, жизнь виновата,
но – любишь…