Станислав Ливинский, поэт. Книга стихов. Живет в Ставрополе. https://45parallel.net/stanislav_livinskiy/

ГЛАВА № 37

Читатель и не должен знать, что гений терпит поражение, талант – капитулирует, и только оригиналы уверены, что им досталась победа.

* * *
Я не знаю, зачем это море
и каспийская злая волна,
для чего эта дырка в заборе,
если вечность в неё не видна.

Где мужчина с обветренным взглядом
не находит от жизни ключа
и красивая женщина рядом,
что ему чуть повыше плеча.

Как они обнялись у простенка,
подростковый отбросивши стыд,
и на шее пульсирует венка,
и серёжка горит и горчит.

Всё как будто банально и просто –
вот их двое при свете луны
и слова вразнобой, не по росту,
но слова им уже не нужны.

Он в запале ей лезет под майку,
сильно колется борода,
а она превращается в чайку,
исчезая вдали навсегда.

 

* * *
Вино с тройным одеколоном,
и две шестёрки на погоны…
Очнулся, понял: всё просрал.
Придумал новую забаву:
щеночка века-волкодава
на свалке взял и подобрал.

Живём. Назвал его Егор.
На небе – флаг, на нём – Егор.
Конь – на дыбы, змею почуяв…
В руке копьё, в уме топор.
Въезжает в стольный град Кукуев.
Детишки прыгают, встречая,
и вслед кричат: смотри, Чапаев!

Под ним огромная страна.
Три революции, война,
ещё война, остатки крови.
Врач без наркоза с бодуна
оттяпал Крым. Ну на хрена?!
Фантомные остались боли.
А раньше? Раньше было больше:
на органы продали Польшу…
Парадный китель, ордена –
три тыщи лет осады Трои
и двести лет Бородина.

Где доктор-смерть стоит с пинцетом,
а в нём зажата сигарета.
В глазах стоячая вода.
Обкусывает заусенцы
и чешет зад. Кино и немцы!!!
Оставь надежду, всяк сюда…

 

* * *
Подбирал бы с утра и до ночи слова,
отдавая всё время высокому слогу.
Но опять во дворе облетает листва,
и орех раскололся, упав на дорогу.

На окне пыльный кактус и заспанный кот.
Запах жареной рыбы на лестничной клетке.
И сосед встрепенулся, втянувши живот,
лишь завидя длиннющие ноги соседки.

А другого ругает жена: идиот,
пропил деньги, откуда-то чучело птицы
приволок. А зачем? Он плечами пожмёт.
Да на всякий пожарный, а вдруг пригодится.

Я и сам не пойму этот антисюжет –
у ларька голубей, облепивших перила,
на пивнушке записку: ушла на обет.
Не поверишь, вот так и написано было.

 

* * *
Ранцы бросили на пустыре,
мяч гоняют – лафа детворе.
А ещё были в каждом дворе
дурачок или дурочка.
Куришь, знаешь плохие слова.
И та самая пахнет трава –
петушок или курочка.

Память, бедная, после починки,
словно в мужниных разных ботинках
овдовевшая бродит старуха –
воплощенье бессмертного духа.
Ты подносишь к лицу зажигалку
и становится страшно и жалко
эту грязную богомолку.
Жалко!!!
Жалко, детишки, у пчёлки.

То ли Данте, приблизивший ад,
то ли Тютчев во всём виноват,
что скрывать научил и таить,
от любви в одиночестве выть,
умножая без счёта морщинки.
И, смахнувши слезу, говорить:
Ерунда!
В глаз попала соринка!

 

* * *
Не говори всё время: нет.
И что с того, что мало денег?!
Ну вот, к примеру, твой сосед
сам починяет табурет,
довольный, как электровеник.

Гони её, печаль-тоску.
Какой ты, к чёрту, неудачник!
Уже и шмель летит к цветку
и штык лопаты к черенку
приладил выпивоха-дачник.

Уже взволнованный рыбак
поймал сома на закидушку
и безголосая кукушка
не накукуется никак.

 

* * *
Бабы?! Нет, не голосили.
Не читал молитву поп.
Полубоком выносили
через дверь широкий гроб.

Слишком узкая, зараза,
нужно было снять с петель.
Подогнали к дому «пазик»
и колхозную «газель».

Всю дорогу выпивали.
Как же тут не выпивать?!
На пригорке закопали,
где отец его и мать.

А потом под рукомойник
лезли руки с мылом мыть.
Говорили, что покойник
мог бы жить ещё да жить.

Но теперь таким почётом
он меж нами окружён.
Смерть свела с долгами счёты,
примирила бывших жён

и детей от браков разных
за одним столом большим.
Словно это светлый праздник,
день рождения души.

 

* * *
Кто виной? А никто не виною,
что, раздевшись почти догола,
не Арагва шумит предо мною,
а шумит предо мною Ташла.

Не шумит, а брюзжит, как соседка,
или, может, мурлычет под нос.
И тутовник касается веткой
этих жидких и мутных волос.

Кто виной, что повсюду бутылки,
а письма не сыскать ни в одной.
И снежинки, а может – опилки
или пепел летит неземной.

Что мальчонка с лопаткою в парке
на ворону ужасно сердит
и кричит ей: ворона, не каркай! –
но она на него не глядит.

И, своё осознав превосходство,
над землёй расправляет крыла…
Лишь одно безусловное сходство:
ты, печаль моя, тоже светла.

Опыт прочтения

О Главе № 37 написано во втором томе «Русская поэтическая речь-2016. Аналитика: тестирование вслепую»: 21, 33, 80, 129, 146, 147, 169, 171, 175, 185, 272, 319, 320, 354, 355, 357, 411, 432, 462, 536, 561, 599, 611, 642.

Отзыв №1
Александр П., 47 лет, рантье

Стихотворения главы особенно не взволновали. Да, знакомые ситуации (особенно про память и немного про курортный роман), но я предпочитаю более яркие стихи, в которых есть энергия и мысль. Шнура (Сергея Шнурова), например, или Игоря Губермана. Они легко запоминаются, заставляют улыбнуться или задуматься, поддерживают в трудных ситуациях. А стихи Ливинского какие-то рыхлые, вроде и читаются легко, но также легко и забываются. Правда, вот уже несколько дней прошло, как я их слышал и читал, а некоторые образы помню: про женщину-чайку, про память-старуху, про «курочку-петушка», а особенно запомнились строчки «Бабы нет, не голосили». Пожалуй, это стихотворение я принял без всякого сопротивления. Оно вроде и простое, но с каким-то вторым дном, в нем поэт умудрился превратить похороны в «день рождения души». Это заставляет задуматься и как-то по -другому посмотреть на жизнь и смерть. И хотя это стихотворение про смерть, оно самое светлое в подборке. А вообще подборка депрессивная, конечно. Даже вроде бы оптимистичное стихотворение «Не говори всё время: нет» вроде бы про то, что надо радоваться тому, что есть, но сам стих производит грустное впечатление. Может потому, что в начале его команда — как будто учительница говорит или начальник. Или потому, что радостные герои стихотворения какие-то убогие. Но больше всего мне не понравилось «Вино с тройным одеколоном». Это как бы гражданская лирика? Только очень все запутано, как будто автор боится и шифруется. Я вот не сразу понял, что за Егор на знамени, это мне подсказали, что Егор и Георгий — одно и тоже. Все же опять вспомню Губермана, Шнура, а еще Талькова, Летова, Цоя и других — как то они посмелее были. А в подборке какие-то игры в политику, намеками, что и не поймешь. Хорошо, конечно, что автор сравнивает себя с Пушкиным, но я все таки сравню его с моими любимыми поэтами — в их пользу.

Отзыв №2
Аноним
«Ты, печаль моя, тоже светла» — этой строкой заканчивается подборка стихов в 37 главе «Антологии анонимных текстов».
Действительно, после прочтения главы, печаль — та нить, на которую нанизываются другие, возникающие чувства и эмоции. Светла? Вот тут я бы поспорила с автором.

Подборка начинается стихотворением где на печаль нанизывается беспросветная рутина жизни. Почему беспросвет? Потому, что жизнь героев проходит на берегу Каспийского моря. Вы бывали там? Я была. Злые волны Мангышлака — самое динамичное, что есть в той приморской жизни, от однообразия пейзажей обветривается взгляд, эмоции, страсти . Поэтому он — «не находит от жизни ключа», а она — «красивая чайка», но сюжет их жизни даже не чеховский. Куда им до тех страстей! С их то жизнью за забором безнадежности. Ковыряй, не ковыряй дырку в нем, все равно только серые волны. Отсюда только бы улететь. В вечность. А как же любовь? Ее тоже на ниточку нанижем, пусть будет.

Во втором стихотворении печаль пронизывает уже более высокую любовь. Как в том советском анекдоте:

«На сельском клубе появляется объявление: «Лекция «Виды любви». Показ слайдов.»
На лекцию приходит вся деревня. На трибуну выходит лектор и начинает:
Первый вид любви — это любовь мужчины и женщины.
Народ: Слайды! Слайды!
Лектор: Слайды будут позже. Второй вид любви — это любовь мужчины и мужчины.
Народ: Слайды! Слайды!
Лектор: Слайды будут позже. Третий вид любви — это любовь женщины и женщины.
Народ: Слайды! Слайды!
Лектор: Четвёртый вид любви — это любовь к Родине. И ВОТ ТЕПЕРЬ БУДУТ СЛАЙДЫ!»

Слайды этой любви в стихотворении состоят из символов государственности, державности, псевдопобед и поражений. Герой этих слайдов не Гагарин, а Чапаев. Он тоже утонул, как и страна. А что от огромной страны осталась то? Все «просрали». Только щенок на помойке. Думали, что вели шахматную партию, а играли в очко. Вот такое вот «Кино и немцы!!!
Оставь надежду, всяк сюда…»
Грустно, больно, обидно.

Следующее стихотворение печальный «антисюжет». Хочется подбирать слова, складывая их в «высокий слог», но сюжет окружающей действительности отнюдь не художественный.
Вроде поэтично «облетает листва», но она облетает «опять», а тут еще этот орех. Хрясь на дорогу! Посмотришь вокруг, а кактус — пыльный, кот — заспанный, еще этот запах жареной рыбы. Один сосед — пузатый экс-лавелас, второй пропойца безмозглый. Куда нам плыть? В ларек пивной. Там продавшица ушла давать торжественное обещание. Печальная ирония.

Четвертое стихотворение — печаль о проходящей жизни. Вот здесь, пожалуй, печаль на первый взгляд, действительно, светла. Ведь память возвращается в детство, когда можно было быть крутым перцем: курево, плохие слова, да еще есть дурачок или дурочка во дворе. Они всяко-разно ниже тебя (читать это предложение с уральским говорком). А можно было играть в первую рулетку жизни. Петушок или курочка. Запах травы, гоняем мяч… Осталась в памяти от того детства только светлая печаль, причем после починки. Починили память, настроили в ней правильные приоритеты. Память — жалкая богомолка. А страшно то, что недочинили. «От любви в одиночестве выть», таясь и хорохорясь — это не починили. А ведь это всего-навсего первый дантовский круг. Дальше и не надо! Светла ли память? Светла ли печаль?

В пятом стихотворении автор призывает гнать печаль-тоску. Побуждает развеяться, размяться. Ну, там табуретку что ли починить, или грядку вскопать, порыбачить, наконец. Вон: «даже шмель в апрельский день», да и кукушка — молодец! Опять ирония. Вторая одинаковая бусинка на нити печали.

Шестое стихотворение.
Где-то читала «мульку», что раньше «хрущевки» проектировали так, чтобы можно было беспрепятственно вынести из квартиры гроб. Видать, дома в колхозе эти же архитекторы клепали. Но, это — лирическое отступление. Похороны — «светлый праздник,
день рождения души. Цинично, иронично? Нет. Тело умерло, душа освободилась. Новая жизнь, день рождения души. «Отмучился» — так ведь часто говорят о смерти? Или о жизни? Весь обряд проводов в последний путь сравнивается с шаблоном, тут отступили, а там нет, но очень старались. Люди не скорбят, люди работают. Нет «яблока раздора», все примирились, надо жить дальше, пить, есть. Правила жизни тоже шаблонные. Это печально. Печально, что прожил так, что тебя выносят из дома, как мебель, бабы не голосят, попа не позвали. Где чувства, где печальное торжество события?

Седьмое стихотворение начинается с сожаления, что река, символизирующая течение жизни, не бурная горная Арагви, а спокойная равнинная Ташла. Это в бескрайнее буйное море люди отправляют бутылки с записками, в которых полно надежд. А по реке, тем более ровной, таких посланий не отправляют. Здесь бутылки не посланники, а шелуха жизни. В этой жизни порой не разберешь, что сыплется на твою голову: небесные снежинки или пепел пожарищ. Мальчонка с земной лопаткой против черной птицы высокого полета. А так ли высок полет? А так ли приятен глас существа сверху? А так ли светла печаль?

Последнее стихотворение — заключительный крючок-застежка в гармоничной подборке произведений. Он сцепляет всю нить и мы видим, что это не бусики жизненных ситуаций, позиций, переживаний, смыслов и прочего. Это — колье с гармоничным и богатым набором чувств и эмоций, сопровождающих печаль во всех ее проявлениях.

Автор утверждает, что печаль его светла. А я оспариваю. Может кто-то из нас лукавит?

_____________________
Вы можете написать свою рецензию (мнение, рассуждения, впечатления и т.п.) по стихотворениям этой главы и отправить текст на urma@bk.ru с пометкой «Опыт прочтения».