Андрей Пермяков
Недавно на сайте ГУЛа мы публиковали подборку статей Андрея Пермякова-критика о поэтах УПШ.
Сегодня — подборка статей критиков об Андрее Пермякове-поэте УПШ.
Марианна Ионова, «Новый мир» № 4 за 2014:
«Перед нами мужественная — без шуток — попытка словесно провести разделительную линию между той частью мира, которая «слова», и той, что в слова не укладывается, не может быть описана, — «не-словами». Несловесность жизни отдаляет ее, заставляет ощущать происходящей «словно вдалеке», тревожит…»
«Стихи Пермякова никогда не опускается до однозначных заявлений, морализующих сентенций («о судьбе»), но и ни о чем не умалчивают, «естественный» и прямой лирический субъект выговаривается исчерпывающе, после него нечего подытожить, истолковать, раскрыть. К самому себе сводимое, несхватываемое вещество мира, непроницаемая, безъязыкая очевидность, она же пустота, куда входят «бытие и сознание», природный космос и человеческие отношения, потребовали от поэта совсем немного. Лирическую маску мудрого ребенка. Отсутствие абстракций, столь привычных в философской поэзии. И получила это.
Интерпретатору вольно сказать что-нибудь вроде «поэзия Андрея Пермякова, по сути, вся о том, что жизнь и смерть — это очень просто и непонятно». Но тем он только нарастит не-бытийную зону говорения и называния, станет одним их тех, кто говорит. Поэзия же Пермякова останется там, где «липа, пчела, оружие». Они, перечисленные в одном ряду, уже не слова, а грань невозможного».
Борис Кутенков, «Волга» № 3-4 за 2014:
«Книга («Сплошная облачность», ред.), несмотря на весь флёр разговорной игривости – а скорее, и благодаря этому флёру – трагическая (иначе бы и писать о ней не стоило). Осенне-элегичная. Время – сентябрь. Полутона, лёгкаяподёрнутость дымкой, рябью. Деталь-полузащита, негромкое полуназывание (в контрасте с каренинскойэмоцией «на разрыв»). Не обещано ни грозы, ни просветления, но выставлены барометры, чтобы догадаться о перемене погоды. Пожалуй, наибольшей ясности погода достигает ближе к концу книги: пермяковскиестихи о смерти близкого человека я бы поставил в один ряд по силе трагизма со стихами Тютчева, Слуцкого, с последними страшными стихами Семёна Липкина (о разумеющейся иерархической разнице говорить не хочется). «Родное моё безъязычие. / Родное. Нельзя говорить». Нельзя (в представлении автора) на самом деле причитать, давить на жалость, но за деталью открывается многое (см., например, концовку страшного «МТС», которое психологически тяжело читать, ещё тяжелее – цитировать, но всё это – свидетельства подлинности)».
Елена Сафронова, «Дети РА» № 7 за 2014:
«Однако у меня при чтении книги стихов Пермякова возникла скорее ассоциация не с прозой, а с «проклятой поэзией», прежде всего — со стихами «ретроспективно» принятого в это «вызывающее» направление Шарля Бодлера. Не потому, что в поэзии Андрея Пермякова есть что-то вызывающее, демонстративно отрицающее условности, приличия и «правила игры», а потому, что Бодлер умел проводить некие мысли, самокритично названные им самим «болезненными цветами», сквозь самый невинный контекст».
Евгения Невская, Контрабанда, 15.02.2014:
«Не секрет, что краткость – сестра таланта, но в данном случае, можно сказать, что и простота – сестра таланта, но здесь — это напряженная и обособленная простота, которая звучит почти во всех стихах Андрея Пермякова. И что удивительно, это «самое-пресамое простое» очень сложно, а по правде сказать, и не хочет с кем-то и чем-то сравнивать и дискутировать на тему «плохо» или «хорошо». Читая и возвращаясь к этим стихам, ты тихонечко подмечаешь и подмечаешь и даже если видишь несоответствия, не можешь не согласиться, это весьма примечательное и замечательное свойство стихов Андрея Пермякова».
