В.П. Лукьянин
Сергей Борисов. P. S. Стихи. – Шадринск: Изд-во Шадринского педин¬ститута. 1995.
Эта небольшая книжечка (17 страниц, последняя – уже на внут-ренней стороне обложки) интересна хотя бы тем, что представляет читателю еще один лик бесспорного лидера литературного движе¬ния в нынешнем Шадринске: он пишет романы (в соавторстве с С. Чепесюком), статьи (например, в альманахе «Sign-n-Sein»), собира¬ет, составительствует, редактирует, пробивает (особый род деятель¬ности, без которого сегодня немыслима литературная жизнь), изда¬ёт. Это не считая того, что он защитил философскую диссертацию, преподает в пединституте, публикует научные статьи. По-видимо¬му, он делает даже больше, чем видится со стороны непосвященно¬му читателю. Например, стихи «Сергея Аксенова» из упомянутого альманаха обнаруживаются и в книжечке «P. S.» в качестве собственных сочинений её автора. Этот факт заставляет предположить, что и какие-то другие имена, представленные в шадринских издани¬ях, собственной фигуры не имеют, что эти мнимо самостоятельные деятели словесности суть реинкарнации всё того же Сергея Борисо¬ва. Вы спросите: зачем ему это? Полагаю, не только для невинной мистификации – создания у читателя впечатления многолюдности шадринской литературной «тусовки». Дело скорее в другом: многоликость – органическое свойство дарования Сергея Борисова. О том, кстати, свидетельствует рассматриваемая книжечка.
Уже первое стихотворение здесь – как игра в шахматы с самим собой: с одной стороны изложенное четырехстопным ямбом её пись¬мо («А Пастернак… Свеча… О, боже! / Она ж горела. Помнишь, да? / Ты не задул её, Сережа… / Так про любовь зачем… тогда?..»), с дру¬гой – собственный комментарий пятистопным анапестом: «Я не сразу же спичкой письма уголок поджигал, / Я развёл на плите не спе¬ша огневище седое, / Я письмо разрывал и полосками в пламя бросал, / Старых писем твоих я щепотку держал наготове…» И т. д.
Такое «раздвоение» оказывается возможным потому, что пред-ставленные в книжке стихи (не только цитированные, но и все ос-тальные) не фиксируют, как обычно бывает, скрытые движения души, а как бы конструируются изощренным, напитанным соками поэтической культуры (по преимуществу начала века) умом. Это, однако, не значит, что стихи Сергея Борисова безэмоциональны: в них есть отчетливо выраженное настроение, оно здесь доминирует, и вы, несомненно, почувствовали его и в приведенных выше строч¬ках. Очевидный контраст между «величавостью» (да и тщательной прописанностью) слога и сниженностью деталей создает несколько комический эффект, но автор и в мыслях не держит вас повеселить: его ирония – способ передачи охлажденного негативной опытнос¬тью безыллюзорного, с изрядной примесью цинизма восприятия мира. Очень характерны для этой книжки такие, к примеру, строки: «Перхоть небесная сыплется вниз, / Снег засыпает ржавый карниз. / Перхоти много, времени – тьма. / Волосы чешет Матерь-Зима» и т. п. (У «Сергея Аксёнова» еще было: «Насморк неба: сопли свыше / Хлещут людям на чело…»). Лишь когда дело доходит до постельных сцен, чувства автора оживают, пробуждается мало-мальский инте¬рес к жизни, только тут для него – нечто подлинное.
А вообще книжка нескучная – при случае почитайте!
Журнал «Урал» (Екатеринбург). 1996, № 5–6 – С. 203.
