Л. СОНИНА
Янис Грантс. Мужчина репродуктивного возраста: Стихотворения и поэмы. — Челябинск: Издательский дом Олега Синицына, 2007.
Бывают люди особо тонкой душевной организации, которым больно от чужой боли и страшно от чужого страха. Для таких даже всемирная история — не паноптикум чужих ошибок и не увлекательное повествование, а бесконечная чужая боль. Это очень тяжело. Я была такою лет, кажется, с шести и до восемнадцати. После восемнадцати появился пофигизм и здоровый цинизм, и возврата этой особой чувствительности я бы не хотела; мало сказать — не хотела, врагу бы не пожелала!.. Однако у других такая чувствительность случается и значительно позже восемнадцати.
Название поэтического сборника Яниса Грантса (кажется, первого, но могу и ошибаться) подчеркнуто провокационно. Содержание его, однако, не сводимо к нескольким брутально-провокационным текстам. Классическая биография поэта задается уже в самом начале, в тексте под названием “Города”:
Владивосток. Родился. Кажется,
в 1968 году. Могу ошибаться.
Киров. Отвезли в бессознательном возрасте.
Челябинск. Несколько лет.
Пробел в памяти, вмещающий и города и годы.
Киев. Четыре года жизни. Попытка
учиться на связиста в военном училище
и на историка в университете.
Североморск. Служба на флоте.
Мурманск. Работа на буксире.
Архангельск. Отвезли в бессознательном
состоянии, два года мыкался,
занимаясь черт-те чем.
Челябинск. См. Архангельск.
Это, конечно, не стихотворение; это, скорее, биографическая справка. Конспект биографии и концепт поэзии. А вот уже — не своя жизнь, в стихотворении с названием тоже если не провокационным (назвать его так — язык не поворачивается, памятуя о развитии сюжета), то чрезмерно откровенным.
ЯША ГРАНЦ
три дня назад Яша говорил мне мама
не носи воды в бочку не нужна она а
морковку давай съедим недозрелой
все равно она вкусная вон какая ку-
рицу можно зарезать а петуха пода-
рить соседям только не Лившицам
Гранц сказала я Йосе моему мужу и отцу
Яшки выпори-ка этого негодяя ему го-
лову напекло несет ерунду и не знаю
что у него на уме а знаю только что
что-то у него на уме есть
два дня назад Яшка говорил Йосе
папа не ходи нынче за валенками не
нужны они тебе зима не скоро пропей
эти деньги да и вообще все деньги
пропей ну не хочешь пропивать так
подари все деньги соседям только не
Лившицам они им без толку.
……………………………………..
а сегодня мы лежим всей семьей в двух
метрах от земной корки в рижском гетто
и Яшка бормочет говорилжеговорил-
жеговорилже ты был прав Яков Гранц
сын Иосифа успокаиваю я его и Лив-
шицы кивают они тут же рядом
Вот эта вот неуловимая, мгновенная возможность превращения из человека наших дней, в голове которого на одной из полочек содержится информация о холокосте (только и всего!), в мальчика из предместья, знающего и предчувствующего все наперед и принимающего эту ужасную, нечеловеческую заданность — делает Яниса Грантса настоящим современным поэтом. Постиндустриальное, информационное общество, в котором мы живем, предполагает как раз возможность таких перевоплощений, и чувство времени или чувство времен — одно из драгоценных качеств и едва ли не единственное, культивируемое третьим тысячелетием. Время, ощущаемое кожей, по запаху, по слабым, зыбким приметам, — это судьба. Судьба дышит в спину, судьба волкодавом бросается на плечи, судьба разыскивает.
объявите в розыск женщину репро-
дуктивного возраста женщину репро-
дуктивного возраста женщинурепро-
дуктивноговозрастаженщинурепро-
дуктивноговозрастаженщинурепродук
стоп что вы как заведенный назовите
фамилию имя отчество адрес обстоя-
тельства приметы
фамилию имя отчество адрес обстоя-
тельства не помню а по приметам она
женщина репродуктивного возраста
женщ
стоп вы в себе вы ее родственник
вам бы все стоп вам бы все вы в себе
вам бы все вы ее родственник а я ее
мужчина репродуктивного возраста
мужчина ре
полет над гнездом кукушки твою мать
сказала проститутка из камеры пред-
варительного заключения
Казалось бы, читателю здесь все понятно: сидит проститутка, неглупая и даже с образованием, в камере предварительного заключения и слышит, как кто-то — пьяный, обкуренный или просто сумасшедший — пришел с заявлением в дежурную часть. Но от чего тогда такая вселенская тоска, от чего эта бездна бубнящего одиночества?.. Неужели уже и поиск женщины репродуктивного возраста стал такой проблемой? Или все из-за фатального одиночества, в котором даже пьяница, забредший в дежурную часть, начинает изъясняться ритмизованной прозой…
Есть у Яниса Грантса еще одно стихотворение, может быть, на мой взгляд, чрезмерно литературное, но возводящее это фатальное одиночество практически в абсолют. Называется оно “Ося” и заканчивается так:
не Гомером грезил он,
клянчил, как приблудный, он
корку хлеба черного,
да куда уж там…
гадина — поэзия,
мачеха паскудная,
где теперь некормленый
Ося Мандельштам?
Что здесь можно сказать?.. Только пожелать, чтобы таких страшных поэтических биографий, как у Мандельштама, было меньше. И пусть мандельштамоподобие реплицируется лишь в поэзии, повторяется только в текстах. Поэты это заслужили. А пронзительность интонации пусть приходит сама собой, без воздушных ям и провалов судьбы. Янис Грантс воспринял интонацию как бы из ниоткуда. Теперь его задача — не утяжелить этой интонацией собственную поэтическую судьбу.
