Седьмой акробат летучего цирка

О Янисе Грантсе и его стихах

В нашем регионе его имя на слуху. Но странно: ни одного упоминания раньше 2006 года. Почему?

Янис Грантс провёл в Челябинске несколько детских лет. Здесь же он решил обосноваться в 2001 году после многих лет жизни на Севере. Но только в ноябре 2005 года Янис всё же решился отнести папку со своими стихами в челябинскую штаб-квартиру союза писателей. «Дерзость свойственна юным. А мне уже было 37 лет. Какой я начинающий поэт? Поэт к 37 годам должен состояться и умереть. Желательно на дуэли. Но можно и застрелиться», — говорит Янис Грантс о своей боязни быть осмеянным за покушение на литературу. Янису повезло: «дежурил» по союзу писателей в тот день Олег Николаевич Павлов. С тех пор Грантс называет Олега Павлова своим наставником и очень ценит дружбу с ним. Кстати, только одно стихотворение из той подборки – «Человек-тополь» – дожило до наших дней. Остальные безжалостно истреблены. Грантс говорит, что встреча с современной поэзией оказалась ошеломляющей. Во всех своих скитаниях по Северу Янис не расставался с двумя тонкими книжками: Цветаевой и Маяковским. Думал, что они были последними…О Гандлевском, Айги, Сосноре и других современных поэтах узнал только после того, как поборол свою стеснительность и пришёл таки на заседание литературного клуба «Светунец», а потом в «Подводную лодку». «Я был восхищён всеми и каждым. Но Саша Петрушкин всё равно был лучше всех – своим умением сказать в стихах главное, говоря, казалось бы, совсем о другом», — вспоминает Грантс. Почему же не пробовал найти собратьев по перу на Севере? Грантс отвечает так: «Я всегда писал стихи, но мало кому их показывал. Как только люди узнавали, что я умею рифмовать, то сразу просили написать какое-нибудь стихотворное поздравление для любимой девушки или двоюродной тёти. Ценность стихов для многих именно в этом – в красивой подаче их за праздничным столом. К стихотворцам на Севере, как мне кажется, вообще этакое высокомерно-снисходительное отношение: мол, только слабаки занимаются подобными делами».

Грантс из поколения сорокалетних. Окончил школу в середине 80-х. Страну штормило, но она была ещё общей и большой. Поэтому для получения высшего образования Янис поехал в Киев, где жил (и учился в двух вузах, впрочем, безуспешно) вплоть до призыва на Северный флот. Там, в Заполярье, он остался и после службы, на целых 11 лет. «Я считаю, что корни моих стихов не в Латвии, не в детстве, не в Украине. Тональность моих стихов я почерпнул в Мурманске, их произрастание – оттуда. Заполярье – суровая страна. Там мало зелени, мало солнца, каменная земля и осторожные люди. Я не смог полюбить эту страну. Но я проникся к ней глубоким уважением. Скудные рифмы, отсутствие цветастых метафор, стремление предложения закончиться на первом же слове, тревожный фон, повторы – всё это родом оттуда, с Севера. Но мои стихи – об Урале. Мои герои рождаются и умирают здесь», — говорит Грантс.
О стихах Грантса написано не так уж и много. Это объяснимо: поэту за 40, а в его багаже одна-единственная книжка, да и та выпущена в 2007 году. На чём же сходятся те немногие эксперты, что вникали в поэтику Грантса? На боли. «Бывают люди особо тонкой душевной организации, которым больно от чужой боли и страшно от чужого страха. Для таких даже всемирная история — не паноптикум чужих ошибок и не увлекательное повествование, а бесконечная чужая боль. Это очень тяжело», — пишет Лариса Сонина. А вот реплика Артёма Филатофа: «Объединяет большинство героев Грантса одно – острый, часто предельный опыт страдания…Свойственная Грантсу мучительная исповедальность опосредуется и нюансируется самоиронией и обращением к абсурду». Я привёл эти цитаты Янису. «Я согласен. Но тут важно понимать, что не я герой своих стихов. Я живу себе спокойно. Стараюсь не допускать сквозняков и курить не больше одной пачки сигарет в день. Я (в отличие от своих персонажей) не страдаю. Страдания – это постоянная боль. У меня ничего не болит. Я просто не верю в счастье и называю своё состояние не-пробел-счастье. Пробел тут – главное, ведь речь идёт не о постоянной боли, а об элементарном существовании без счастья. Я нисколько не кокетничаю. Счастья нет», — говорит Грантс. Расчудесная поэтесса из Екатеринбурга Елена Оболикшта будто продолжает эту мысль, расширяя и углубляя её. Она пишет: «Поэтический эффект поэтических текстов (да и личной харизмы) Яниса Грантса я бы не стала сводить просто к горькой иронии, экзистенциализму, а также к теме «простого человека» в ее различных стилевых мерцаниях, которые безусловно удаются автору. Здесь, за этой кажущейся простотой и очевидностью, которая сразу тащит за собой целый пласт культурологической и филологической терминологии, есть еще кое-что. Я бы сказала — развоплощение, процесс его разворачивания перед нами в тексте. Великая иллюзия очевидности. Иной раз кажется, что текст начинается как некий анимационный фильм, где герои обозначены парой ярких деталей, как в комиксах, и все события, происходящие с ними, не кажутся такими страшными, они будто проигрываются для нас несколько утрированно и даже пародийно. Но вот, через несколько строк как будто происходит нечто непредвиденное, а именно — проговаривание — и в этом проговаривании вдруг выясняется, что в блоковском балаганчике льется не клюквенный сок, а настоящая кровь. Понимание это приходит не сразу — снаружи как правило видно только балаганчик, виртуозно разыгранный грамотно подобранными языковыми средствами (чтобы вы скорее проглотили наживку). А вот дальше — вы начнете читать эти стихи совершенно другими глазами. Более того, вы, скорее всего, станете гораздо серьезнее, чем прежде».

Мы сидим на кухне, пьём чай. И Грантс вдруг начинает говорить о новой книге стихов: «Года два назад очень хотелось выпустить вторую книжку стихов. А сейчас вот перехотелось. Надо ещё «подкопить жирок». Издаваться за свой счёт не буду. Есть в этом что-то унизительное. И просить денег ни у кого не буду. Это ещё хуже. Сам себя в какой-то капкан загнал. Да и ладно. Буду писать роман».
Лирическое высказывание к сорока годам ветшает. Лирика – удел тех, кому нет и 30. Грантс в том возрасте, который считается расцветным для прозаика. И он пробует себя в прозе, жадно пишет «гениальный роман», попутно публикуя свои рассказы то в «Волге», то в «Урале» (а это авторитетные толстые журналы). Самая крупная на сегодняшний день вещь – повесть «Рулет» – только что вышла в альманахе «Белый ворон». Янис не ждёт резонанса от этой публикации – таковы правила современной литературной игры: даже громкие (в потенциале) новинки не оставляют и кругов на воде. «Я не люблю в своей прозе выстраивать логические цепочки и причинно-следственные связи. Мне по душе такой подход: событие должно произойти, потому что не может не произойти. Понимаю, что это не лезет ни в какие ворота. Но на случай враждебного окружения у меня заготовлена одна цитата из замечательного современного польского писателя Анджея Стасюка. Звучит она приблизительно так: ‘Да не пишу я правду жизни, я пишу свои навязчивые идеи’», — говорит Грантс.

Стихи последнего времени оказались вдруг сложными. Оболочка, кажется, та же: скудный словарь, бледные рифмы, нехитрые метафоры…Разница в том, что старые стихи (при желании) можно было воспринимать как одноуровневые. Можно было, конечно, в эти стихи вглядываться, искать и находить в них второе и третье дно (о чём и сказала Елена Оболикшта). Но это было выбором читателя, а не поэта. Сейчас же Грантс изначально плетёт паутину из Сэлинджера и Хиросимы (стихотворение «Дрель»), а ведь там ещё (по всей видимости) присутствует и социально-бытовой срез: соседи, сверлящие стены своих квартир, отлучение отца от детей и что-то ещё. То же можно сказать и о стихотворении «Зрачок»: князь Андрей из «Войны и мира», мифический (или реальный?) город Вышний Волочёк и капсула, уносящая убийцу в те места, где убивают убийц. Впрочем, сам Янис только улыбается моим рассуждениям о простоте и сложности его стихов. «В 2012 году я написал пока только две стихотворные строки. Это полный «наивняк», примитив и детскость. Поэтому твоё утверждение, что я двигаюсь от простого к сложному, не работает», — говорит он. И читает: «Корабли повернули на юг.\ Самый первый похож на утюг».
Друг Яниса, поэт из Екатеринбурга Сергей Ивкин словно бы комментирует двустишие про утюги-корабли. Он пишет: «Если бы Янис Грантс физически существовал в Англии 60-х, то стал бы седьмым акробатом Летучего цирка Монти Пайтона. Но в России нулевых его воспринимают наследником Хармса. Янис — человек универсальный, с его тактом к окружающим он идеально впишется даже в культуру Зимбабве. В конце концов он в одиночку с нуля напишет эту самую культуру, все стихи всех классических поэтов Зимбабве. И при этом останется для окружающих чужим: слишком много вкуса, самоиронии, откровенности. Оттого Янис больше похож не на революционера, а на аристократа в отставке. По внешним признакам его стихи: пунктуация, подача, мемы и детали — продукт своего времени. По существу же Янис — герметичный бард-одиночка. Такие долго при дворах монархов не задерживаются, зато для них всегда найдётся свободная кружка эля в придорожной таверне. Янис из тех поэтов, чьё творчество впоследствии филологами называется «фольклором». И это большая удача, что при нынешнем интернете у нас существует возможность идентифицировать автора».

Аркадий Крохин.


Добавить комментарий