Газета «Вольный город» (Тольятти) об автопробеге «ГУЛ»-2 в Тольятти. Автор статьи — Надежда Бикулова.
Публикация взята на литературном сайте «Графит» Сергея Сумина, оригинал ЗДЕСЬ
Виталий Кальпиди в Тольятти
Персона
Виталий Кальпиди: «Успешная литература – результат духовных поражений»
(вариант «Нужно уметь быть рабом своей свободы»)
Марина Волкова права: количество пришедших на встречу с Виталием Кальпиди – позор для Тольятти. Или, как минимум, свидетельство того самого провинциального аутизма, о котором говорил один из лучших поэтов современности.
Цирковой номер русской поэзии
Характеристика эта – не субъективное мое мнение. В восемьдесят восьмом первая подборка стихов Кальпиди появилась в «Юности», и до сих пор где-то у меня хранится. Там было:
Смотрите, жизнь прошла, как тетка в магазин,
А мы еще прикованы к застолью,
Нам невдомек расплачиваться болью,
Мы не умрем, пока не досидим…
Это очень такие простые для Кальпиди строчки, без «затекстовой» ассоциативности. Сейчас он опять пишет что-то вроде, но намного длиннее.
— Упростил контакт с читателем, — говорит.
Алё, есть контакт?! В Литгостиной было 12 человек. В литстудии ВУиТа у Сергея Сумина, организовавшего встречу – около двадцати, и в Центральной библиотеке – чуть побольше.
Только почти двадцать лет спустя я набрала в интернете фамилию Кальпиди, без особой уверенности, потому что… Собственно, ясно почему. А он сам вот и ответил, хоть и не за себя только:
— А зачем пишет поэт? Русская поэзия в европейском цивилизационном фрагменте занимает особое место. Она не знает, что поэзия умерла. Это ее драма, ее преимущество, ее цирковой номер. Вообще-то, если долго не знать, что ты умер — ты начинаешь жить. Вещь очевидная…
УПШ ударила автопробегом
Его не пригласили, конечно же, в Тольятти за счет какого-то фонда, почитать новые стихи. Идет реализация проекта, о котором подробно рассказала его идеолог Марина Волкова:
— В мае прошел первый автопробег по продвижению нашего проекта «ГУЛ» — «галерея уральской литературы», этот – уже второй. Мы посетили Уфу, после Тольятти отправимся в Языково Ульяновской области, потом Чебоксары, Киров, Пермь и снова вернемся в Челябинск.
На протяжении многих лет Виталий Олегович отслеживает литературный процесс на Урале: а процесс, как и все в жизни, существует, только если за ним наблюдают. Так возникла уральская поэтическая школа — УПШ. За последние годы вышли три тома антологии и энциклопедия УПШ. Этот поначалу спорный термин стал для большинства существующей реальностью. Под Уралом понимается географическая структура – Челябинск, Пермь, Екатеринбург и их окрестности. В антологии описано творчество 135 поэтов: биографии, вопросы поэтической школы, разделы от «кодекса провинциального поэта» до «матери поэтов». Такого труда нет больше в России. Благодаря такому вниманию поэты продолжают писать и продвигаются. Кроме того, по содержанию и по форме они отличаются от поэтов других мест. До конца года будет издано 30 поэтических сборников. В сентябре в Екатеринбурге состоится международная научная конференция, посвященная аналитике и перспективам развития УПШ.
Свой спич Волкова завершила утверждением:
— Это миф — что поэзия никому не нужна. Сейчас огромная потребность в России в хорошей поэзии…
Культуртрегер – это гиперпрофессионал
Передав слово автору десяти поэтических книг, издателю семидесяти, лауреату двенадцати литературных премий, Марина Владимировна предоставила Кальпиди возможность пояснить, каким образом культуртрегерство может вызвать к жизни проекты, подобные «ГУЛ»:
— Я не такой оптимист по поводу нужности поэзии. Но в любом отдельном месте можно создать культурно-литературную ситуацию: невеликую, но просто реальную. В нашей энциклопедии вся методология описана на практических примерах. Возьмем город Тольятти. Допустим культурная ситуация вас не удовлетворяет. Должна появиться группа людей под названием культуртрегеры, их должно быть несколько. Нужно искать в других городах соратников, обязательно еще в двух – треугольник нужен, это устойчивая схема. Треугольник – как минимум, потом можно делать и многоугольник. Кто такой культуртрегер? Человек, соответствующий трем целям. Первое – очень хотеть что-то сделать, в данном случае, в литературе. Второе – не стремиться на этом заработать, на культуре зарабатывать не надо. Теоретически на ней можно заработать, но я вам экспертно заявляю – не надо. И третье – потратить на это часть жизни. Не времени, а жизни, это существенно. Стандартный период усилий – семь лет. После этого возникает теоретическая возможность, что ситуация изменится в реальную сторону – не в лучшую, а в реальную.
Основной вопрос: где деньги, Зин? Надо научиться зарабатывать на свою свободу. Это относится ко всем людям, которые собираются заниматься творчеством. Нужно потратить часть жизни на обретение нормальной профессии, исключить источники оттягивания энергии и денег – алкоголь, курево, все что отвлекает. Мощнейший энергетический ресурс — отказ от этих вещей. На моих глазах погибли десятки гениальных ребят и гораздо больше тех, кто сделал настолько мало против того, на что были способны, что можно говорить о коллапсе дара. Что еще можно положить в карман в качестве финансового ресурса? Культуртрегер должен быть многостаночником-профессионалом. То есть, если потребуется создать сайт — скачал из сети, прижал задницу к стулу, и за неделю ежедневного труда ты уже можешь сделать сайт. Это — 20 тысяч. Верстка, работа с программами. Сейчас есть громадные возможности, когда я начинал, ничего этого не было. Это уже десятки тысяч рублей. Профессионализм в верстке, создание сайта, понимание продвижения своего продукта – это все ресурсы глобальные. 70% затрат можно компенсировать своим профессионализмом. Культуртрегер – это гиперпрофессионал…
«Поэт издалека заводит речь…»
Как-то плавно Виталий Кальпиди перешел от теоретического мастер-класса к беседе, которая продолжалась в двух аудиториях. Поэт не просто владеет словом, он создает новые смыслы – вроде бы походя, в обычной беседе, а это ведь это — его основной творческий труд. И это не разбазаривание потенциала: «дар начинает реализовываться, когда его передариваешь». Любой самый банальный вопрос, звучавший из аудитории, он обогащал каким-то новым смыслом, о котором и не подозревал вопрошавший.
О любви и нежности.
— Людям вообще и художнику в частности нужно от других почувствовать внимание и нежность. Любовь — это изобретение ангелов, а вот нежность – это ноу-хау человека. Нежность это более устойчивое чувство, более богатое, более пластичное, чем варварское чувство любви. Любовь – это, говорят, Бог. Бог — он ревнивец. Если мы его не любим, он очень ревнует. Нежность – это абсолютно открытая система, у нежности нет соперников. Там нет соревнований, там другой человек нужен не для того, чтобы у него взять, а чтобы ему дать. Это энергия, которую мы можем вырабатывать. Мы любовь не вырабатываем. Это обморок. А нежность — это нормальный человеческий процесс. Я, конечно, мог бы забабахать какую-нибудь формулировку, которая бы своей афористичностью скрыла мое мошенничество, но я не хочу этого делать. Нежным быть можно, но если вы скажете, что нежным быть нужно – считайте, что нежность ушла…
О свободе выбора
— Мы больше самих себя, своих чувств, и быть рабом своей свободы тоже надо уметь. Знаете, есть такое понятие: свобода выбора. Большего идиотизма я не слышал. Выбор является одной из основ самого дикого рабства. Когда вы поставлены перед альтернативой – это рабство без выхода. Поэтому это рабство так активно насаждается соответствующими институтами.
О выгоде духовных поражений
— Современная цивилизация – это цивилизация успеха. Успешные люди, успешный бизнес, успешные проекты. Литература, во всяком случае, успешная литература — это всегда результат духовных поражений, и чем глобальнее эти поражения, эти разочарования, эти падения в ментальные пропасти — тем больше себестоимость продукта, который получается на выходе. Поэтому культура не совпадает цивилизационно с экономическо-социальной моделью. Более того — они враждебны. От этого не стоит падать в обморок, это надо принимать как реальность и выстраивать понятные сюжеты поведения: не психовать, и положить на нее с большим прибором. И выстраивать свои институции. Если нам с вами скучно жить, мы должны создать инфраструктуру, которая нас будет устраивать. Мы будем создавать мероприятия, на которых нам будет приятно бывать, мы будем общаться с приятными людьми, мы будем приглашать людей, которые захотят с нами пообщаться.
О подиумных центрах
— Не нужно думать что культура — это какой-то процесс, в который можно вскочить и поехать. Культура в провинции отличается от подиумных культур, какими являются Москва, Питер, Нью-Йорк, Париж. Я ничего не хочу сказать против Москвы и подиумных центров, где культура демонстрируется, то есть ПРЕДСТАВЛЯЕТСЯ в двух значениях слова. Они сначала ПРЕДСТАВЯТ, а потом ПРЕДСТАВЯТ. В провинции другая алгоритмика. Региональные культурные центры находятся в состоянии аутизма самоидентификации, при этом являются основой культуры страны.
О черных дырах провинциальной культуры
— В центре любой галактики находится черная дыра. Она черная не потому, что пустая – потому, что процессы, которые там идут, настолько оригинальны гравитационно, что свет не может выйти за периметр этой гравитации, а свет там есть. Любой астрофизик, любой школьник, который изучает астрономию, скажет, что галактика сформирована этой черной дырой, и этой же черной дырой эта галактика будет аннулирована. Российская культура состоит из этих черных дыр провинциальной культуры. Это они своей гравитацией и своей невменяемостью по поводу того, что они собой представляют, делают нашу культурную ситуацию. Это не драматично, это реально. С повестки дня нужно просто убрать аутизм, быть в курсе, что происходит у соседей, и потихоньку расширять свою информационную компетентность. Процессы понятны: надо поднимать задницу, и все это отмолачивать. Результат будет, я не говорю, что все станут писать великолепные стихи. Но вам будет интересно жить, исчезнет уныние, а уныние, как известно, один из самых тяжких смертных грехов.
О бессмысленности иерархии
— В поэзии, как впрочем, и везде, никаких первых — вторых не бывает. Когда вы открываете книжку, или я – вашу, вы не первый, вы — единственный во временном физическом состоянии. Пускай на короткое время — но единственный. Иерархия бессмысленна. Я не говорю что ее нет, но это не отменяет ее бессмысленность. А смысла нет, когда нет перспективы. Я имею в виду эти нобелевские — шнобелевские премии – как было это идиотство, так и осталось. Недавно я посмотрел случайно сюжет по ТВ: вручались какие-то премии, то ли премия «Поэт», то ли Государственная премия. И вот пошел получать Евтушенко. Только что умерла Ахмадулина, ушел Окуджава, Вознесенский – ушло поколение. А этот ухарь все за премиями ходит! Это было кошмарное зрелище. Евтушенко, безусловно, поэт. Не мой поэт, допустим. Но я обращаю ваше внимание, как этот сюжет откладывается на ситуации, о которой я сказал – на ситуацию бессмысленности. Это уже не просто бессмысленность, бессмысленность в квадрате, которая называется драма, бессмыслица в кубе – уже трагедия. Из трагедии выхода не бывает. Счастливый человек может стать трагичным, а трагичный счастливым – нет. Это коллапс.
О писательских союзах
— Знаете, у меня есть товарищ замечательный, поэт Александр Еремин. Он как-то звонит мне и говорит: «Слушай, мне сказали, что нас с тобой на съезде приняли в союз писателей». Я: «Замечательно!». «Не скажи. А если завтра они также проголосуют и примут нас в ОМОН?!». Для кого-то это важно. В Советском Союзе это было важно по статусу, по всяческим социальным сюжетам. У меня две корочки, мне их присылали — от разных союзов, и еще от фанклуба. От ОМОНа так и не прислали! Не подошел я. Если человек хочет потратить часть времени, чтобы получить эту корочку – пожалуйста, я нормально к союзам отношусь. Но лучше я отношусь к сексуальным союзам, они более устойчивые и более продуктивные. А эти – мало продуктивные.
О непонятом Мцыри
— Есть некий набор произведений, о которых мы привыкли считать, что все знаем. На самом деле это такие дохлые вампиры, они уже все отдали по большей части, но им нужна свежая кровь. А есть книги, которые мы просто не поняли. Например, все же читали поэму «Мцыри»: «Немного лет тому назад, там, где сливаяся, шумят, обнявшись, будто две сестры, струи Арагвы и Куры, был монастырь. Из-за горы и нынче видит пешеход и башни и стрельчатый свод ворот разрушенных… Но не струится уж над ним кадильниц благовонный дым, не слышно пенье в поздний час молящих иноков за нас. Теперь один старик седой, развалин страж полуживой, людьми и смертию забыт, сметает пыль с могильных плит…» И т.д. У меня вопрос: кто разрушил монастырь?
Смех в зале:
— Немцы!..
— Хорошо бы. Грузины, которые приняли христианство на 500 лет раньше, чем русские? Нет. Русские – христиане? Нет. Кто разрушил монастырь, причем недавно – «немного лет тому назад». Кто, я вас спрашиваю?! А этот человек, который пыль сметает, он зачем остался? Явно же это тот чувак, который приютил Мцыри. Смысл заключается в простейшем — это видно по тексту. В святое место была взята иная, темная, агрессивная языческая энергия в виде Мцыри. Более того: она была не просто взята, она была похоронена в этом месте! То есть, дьявольские силы были в самое сердце монастыря внедрены. Монастырь не мог быть не разрушен. Об этом поэма Мцыри. А совсем не о том, о чем нам преподавали в школе. Я вас уверяю.
О смысле жизни и жизни смысла
— Так сплошь и рядом: клише, штампы. В сущности, художники нужны для того, чтобы снимать эти штампы. Возьму альманах вашей литстудии – замечательно, что он выходит. В сущности, после первой строфы понятно, что будет в конце – это клише. Талант — это сущность, которая берет банальность, и просто ее начищает. Мы говорим: о, как это здорово! Потому что нам все понятно, все безопасно: мы знаем, чем все закончится. Гуманистические ценности, любовь, ты подлец, я хороший, поэт — самый главный, все остальные – эти, контрацептивы, все ясно. Гений – это сущность, которая создает новый смысл, который тут же становится банальностью. Жизнь за окном – в ней смысла очень мало. Художник может обогатить ее новыми смыслами. Не стойкими, не продуктивными на длинном шаге, но на коротком шаге они сделают нашу жизнь просто интереснее, они оправдывают наше в сущности бессмысленное пока существование. Вопрос, в чем смысл жизни, преждевременный — мы не ответили, в чем жизнь смысла. Когда мы установим это, у нас будет шанс, ну, скажем, интересной иллюзии…
«…Поэта далеко заводит речь»
— Я только свое мнение выражаю. Перед каждой моей фразой стоит «мне кажется» или «по-моему» — я просто это не озвучиваю…
Две встречи, одна из которых называлась «лекция-импровизация», а вторая «пресс-конференция», закончились, конечно же, стихами. Кальпиди читал стихи продвигаемых им уральских поэтов, и свои. О которых сказал:
— Я пишу тексты для себя, не для читателя. То, что читатель появляется — это вообще какое-то чудо…
* * *
Мушиный танец звезд, на все, на все похожий.
Безумная шумит сухих небес трава.
И духа серебро во мне покрыто кожей
несеребра.
На отмели времен, прижавшись к человеку,
вселенная молчит, не кратная семи,
а кратная его отчаянному бегу
вдоль смерти искони.
Мы все еще бежим в продолговатом дыме
дыханья своего по мякоти земной
и падаем в нее такими молодыми,
что просто — божемой.
Нас облегает снег, нас обретают воды,
чужая память нас волочит по земле,
мы падаем в костры невидимой свободы
и ползаем в золе.
Нас настигает жизнь, когда мы умираем,
и взглядом, и рукой мы раздвигаем смерть
и смотрим на себя, и безупречно таем,
и продолжаем петь.
И рушится трава, и птицы исчезают,
и дети голосят, и рушится трава,
и духа серебро торжественно пылает
в тисках несеребра.
* * *
Допустим, ты только что умер в прихожей,
и пыль от падения тела границ
луча, что проник из-за шторы, не может
достичь, но достигнет. Красиво, без птиц,
за окнами воздух стоит удивлённый,
захваченный взглядом твоим, что назад
вернуться к тебе, отражённым от клёна
в окне, не успеет, и всё-таки сжат
им воздух, но это недолго продлится:
твоё кареглазое зренье дрожать
без тонкой почти золотой роговицы
сумеет четыре мгновения — ждать
осталось немного. Большая природа
глядит на добычу свою. Говорю:
не медли у входа, не медли у входа,
не бойся — ты будешь сегодня в раю.
И всем, кто остался, оттуда помочь ты
сумеешь, допустим, не голосом, не
рукой, и не знаком, и даже не почтой,
которая ночью приходит во сне,
но чем-нибудь сможешь — я знаю наверно…
Ты всё-таки умер. И тайна твоя
молчит над землёю, да так откровенно,
что жить начинает от страха земля:
и звёзды шумят, как небесные травы,
и вброд переходят своё молоко
кормящие матери слева — направо,
и детям за ними плывётся легко.
* * *
— Это ремейк про маленький город в Челябинской области, он реально существует, но я там никогда не был:
Я научил щенка сосать мизинец,
и сладкой псинкой пахнет наша жизнь.
Как не назвать себя «еманжелинец»,
когда вокруг такой Еманжелинск
Здесь над рекой в многоэтажной позе,
пока не наступает время гроз,
висит в неописуемом наркозе
сверкающее здание стрекоз.
Тут нет любви, но есть ее приметы:
примятая неправильно трава,
и мягкий запах вкусной сигареты,
подброшенной траве позавчера.
Тут увлеченье старостью доходит
До фанатизма, и наоборот.
Тут что-то деньги делают в народе,
купив себе для этого народ.
Тут слишком широко глаза у бога
расставлены, почти как у щеглят,
Поэтому на нас он смотрит сбоку,
и боком нам выходит этот взгляд.
Тут женщины изобретают кошек,
пока мужчины пестуют собак.
И нимбы из кровососущих мошек
над ними чуть рассеивают мрак
Тут по ослышке знают скороспелки,
готовые вот-вот заматереть,
что пуповины отгрызают белки,
раскосые, наверное, как смерть.
Тут прилетают демоны ночные
и в тайне, соревнуясь, кто скорей,
зализывают ямки теменные
младенцам, превращая тех в людей.
Здесь, коль мужья во сне изменят позу
на подходящую, то жены тут как тут —
заранее наплаканные слезы
в глазницы спящим до краев нальют.
И сны мужчин всплывают на поверхность,
и образуют разноцветный лед,
в котором может отразиться верность,
Конечно, если не наоборот.
Деревья здесь сколочены из елей,
но иногда их делают из лип.
Здесь метят территорию метели,
и снег скрипит, переходя на хрип.
Здесь расставанье — целая наука,
тем более что прямо надо мной
гнездо скрепляет ласточка-разлука
своей не отвратительной слюной.
Тут на людей совсем не смотрят птицы,
но по привычке все еще кричат.
Тут сладко спят серийные убийцы,
которых так и не разоблачат
Тут батюшка молоденький с амвона
как песенки поет свои псалмы,
и девушки гуляют вдоль газона
по тротуару из гнилой сосны.
* * *
Вчера я подумал немного
и к мысли простейшей пришел:
в раю отдыхают от Бога,
Поэтому там хорошо.
От веры в него отдыхают,
от зелени жизни земной,
где ангелы как вертухаи
все время стоят за спиной.
От ярости Бога, от страха,
от света божественной тьмы,
от вспаханной похоти паха,
от суммы сумы и тюрьмы.
От ревности Бога, от боли,
от ста двадцати пяти грамм
отменно поваренной соли
для незаживающих ран.
И снова от веры, от веры,
от сладкой ее пустоты,
от ветхозаветной химеры,
с которой химичат попы.
От яблони в синей известке,
от снега на темной сосне,
от плотника с женской прической,
от плоти его на кресте.
От «око за око», от шока,
что эти стихи на столе
лежат с позволения Бога,
убившего нас на земле.
…А как он любил спозаранку,
Склонившись на городом Ч.,
зализывать кислую ранку
у птицы на правом плече.
* * *
Смотрите: женщине за сорок
Настолько, что под пятьдесят.
И в ванной у нее засоры,
и груди у нее висят.
Она измучена мечтами
и тупо в шесть часов утра
сидит на кухне меж котами,
которым завтракать пора.
Ее блудливые морщины
мерцают возле глаз и губ,
ее недолюбил мужчина,
доев ее невкусный суп
давным- давно, уже лет восемь
почти, наверное, тому.
Тогда вокруг стояла осень,
Толпой, а не по одному.
Она в постель берет котенка,
он ей царапает живот.
Ее любимого ребенка
зовут двенадцатый аборт.
И сновидения, как птицы,
клюют постельное белье,
наперебой спеша присниться,
чтоб наглядеться на нее.
Она, как вы, была бессмертна,
пока не родилась сюда,
где ветки срезанного ветра
несет съедобная вода.
Где круг объятий рукопашных
Не может разорвать никто.
Где Богу Богом быть не страшно,
а отвратительно легко.
Где храмы, как бензоколонки,
качают литрами елей,
где старшие всегда обломки
своих разрушенных детей.
Где жен хватают за запястья,
и тащат ласково домой,
чтоб лица им овчарки счастья
забрызгали своей слюной.
* * *
Этих звуков июльского вечера
способ распространения прост:
из печатной машинки кузнечика
вышло сто экземпляров стрекоз.
Пусть молотит себе без усилия
Кривоногой, по сути, рукой
под копирку, но только б не синюю,
а хотя бы в горошек какой.
В доеврейских жилетках с сорочками
пусть сороки красуются тут,
ведь не зря же клычки с коготочками
на поверхности кошек растут.
Вечер шарообразные шорохи
изо рта перепрятал в ладонь.
Мертвых бабочек влажные ворохи
в полночь высушит лунный огонь.
И с корзинами собранной плесени
грибники выбегают из рощ
в грязных фартуках, жуткими песнями
оглашая грядущую ночь.
Китаянки бредут с коромыслами
с латифундий в районе Уфы,
где слова, не скажу, что двусмысленно,
но становятся в позу строфы.
И молотит машинка кузнечика
с отпаявшейся буковкой «т»,
и стрекозы висят бесконечные
бижутерией для декольте.
И не пьяная в дым деревенщина,
а архангел в пустых небесах
молча тащит за волосы женщину,
полуголую, в мокрых носках.
И свисает она, не капризная,
а покорности страшной полна,
и не видит, как дети и призраки
ей ладошками машут с холма.
* * *
Мне очень нравится, что ты еще жива,
хотя стареешь столь невероятно,
что поутру не так уже опрятны
твоих морщин сухие кружева.
Твой храп во сне похож на жернова,
его я называю мертвым пеньем,
а раньше ты как бабочка спала,
не злоупотребляя сновиденьем.
Не помню в чем, но ты была права,
пока я утверждал, тупоголовый:
мол, зеленеет за окном трава
со злости, что не выросла лиловой.
Мол, это Бог на фоне февраля
под фонарем, как будто так и надо,
архангела, хранящего тебя,
ощипывал под видом снегопада.
И что улыбка Бога широка,
что по ее извилистому руслу
людей невыносимая река
к подземному стремится захолустью.
И что в потоке этой наготы
твое лицо отсвечивает четко,
и родинки, как капли темноты,
уже забрызгали тебя до подбородка.
…И напоследок всего четыре строки из написанного представителем УПШ Алексеем Решетовым:
И вы поэты, как дельфины,
не избегайте с нами встреч.
Уже почти до половины
мы понимаем вашу речь.
Адресую Кальпиди: все-таки не избегайте!
Надежда Бикулова, опубликовано в газете «Вольный город»
Публикация взята на литературном сайте «Графит» Сергея Сумина, оригинал ЗДЕСЬ
