Марина Волкова. Маршрут уральского «Паровоза»[1]: от замысла к триумфу. Написано для альманаха Союза российских писателей «Лед и пламень.»
Идея сделать уральский спецвыпуск «Паровоза» родилась, можно сказать, спонтанно. На Волошинском фестивале 2016 года Светлана Владимировна Василенко послушала лекцию об Уральской поэтической школе (лекцию подготовили и прочитали Виталий Олегович Кальпиди и я), мы побывали на презентации очередного альманаха «ПаровозЪ», которую проводила Светлана Владимировна, потом встретились – и… Буквально за пять минут вопрос о создании уральского выпуска «ПаровозЪ», был решен. И ровно через год появился тысячный тираж альманаха, полностью посвященного уральской поэзии. В альманахе – тексты 70 авторов из 12 городов Урала. Само издание – прецедент современного литпроцесса: в Москве издается столь представительное (368 страниц) издание, полностью посвященное поэзии одного региона. Кроме достойного разрешения оппозиции «центр-регион», уральский «ПаровозЪ» – это первый в истории современной литературы опыт издания одним литературным сообществом сборника текстов другого литературного сообщества (а Союз российских писателей и Уральская поэтическая школа – это два сообщества, значительно отличающихся друг от друга и по идеологическим постулатам, и по формам их реализации). Выход альманаха сделал неизбежной презентацию издания, сделать ее решили (решение было принято тоже в Коктебеле) как фестиваль-автопробег, позже он был назван «ГУЛ/2017/фестиваль поэтических интервенций». В течение четырех дней фестиваль прошел по трем городам Урала (Магнитогорск, Челябинск, Екатеринбург; в Перми «ПаровозЪ» будет презентован в ноябре), о «Паровозе» узнали три тысячи участников фестиваля, побывавшие на одном или нескольких из его 51 мероприятий. Об этом можно прочесть на сайте фестиваля http://www.mv74.ru/gul2/ и, конечно же, надо внимательно изучить раздел «Участники» – http://www.mv74.ru/gul2/htmls/Uchastniki.html Во-первых, потому, что раздел этот можно считать виртуальной частью уральского «Паровоза» – в нем опубликованы культурные истории поэтов и их культуртрегерские досье – новые форматы предъявления поэтов (к сожалению, эти истории и досье не вошли в печатный вариант альманаха из-за объема). Во-вторых, потому, что на страничках участников УПШ[2] есть ссылки на Антологии и Энциклопедию УПШ, т.е. читатель может познакомиться с творчеством и жизнью поэтов подробнее. А про триумф «Паровоза» можно узнать из публикаций в СМИ, отзывов в соцсетях и на самих мероприятиях фестиваля. Убедитесь, посмотрев «Отчеты о мероприятиях»: http://www.mv74.ru/gul2/index.html
Что уральского в уральском?
Логично, что непосвященный читатель будет искать в уральском спецвыпуске что-то уральское. И редколлегия «Паровоза» на это тоже надеется: «Надеемся, что поэтическое путешествие по уральской земле понравится читателям альманаха-навигатора». Попробуем и мы найти уральское в уральском альманахе.
Пожалуй, самое уральское в уральском выпуске «Паровоза» – вот это стихотворение Вячеслава Семенцула:
ПЕСНЬ П. П. БАЖОВУ
Мы нежно горло взяли в руки
И закричали что есть сил:
«Свердловск, над нами небо гнило»
На дно Исети моросил
Дождь кучерявый, дождь Урала
Свинцом с небес лилась вода
Мы привязали к шее бантик
Такой красивый, как всегда
По улицам Свердловска плыли
Остатки прошлого из слов
А мы кричали, говорили:
«Бажов, Бажов, Бажов, Бажов!»
Тут тебе и Свердловск, и Исеть, и Урал, и свинцовая вода дождя, говоряще-кричаще-действующие «мы», «остатки прошлого из слов» и, конечно, Бажов. И обязательные «нежно» и «красивые»: красота и нежность освещает многие стихи уральских поэтов, и вовсе необязательно, чтобы эти слова были в тексте. Еще одна особенность этого и многих других стихотворений уральских поэтов – некая странность. Андрей Санников как-то говаривал, что именно странность и необыкновенная энергетика – отличительные черты стихотворений УПШ.
А это стихотворение Игоря Гончарова словно современный пересказ Бажовского сказа:
МАЛАХИТОВОЕ
В магазине камней сыро, к стене прибит
Профиль Бажова, за убежавшей ящеркой
Продавщица, трогая малахит,
Поглядывает на входящего.
А тихо как. Места здесь неподходящие
Для того, кто сразу заговорит.
Вошедший замялся: — Давненько такой жары
Не было в городе, даже себя не слышно, —
И, сказав эту глупость, он рассеянно обронил
Подборку стихов для книжки.
Она же, поймав приземляющуюся у лодыжки,
Прочитала строчку ли, полторы.
Тогда он и вспомнил слух о Хозяйке Медной горы,
Да вспомнил-то поздно, слышь-ка.
«Данила-мастер» у Игоря Гончарова работает не с камнем, а со словами: знает, что нельзя сразу заговорить, пытается слышать тишину и себя, носит с собой подборку стихов для книжки. Да и у других поэтов «Паровоза» больше про слова, нежели про Урал. Слово «слово» встречается в альманахе 22 раза – чаще, чем какое-либо из слов, которые можно промаркировать «уральскими»: слово «Урал»; названия городов, образующих треугольник уральской поэзии, и их географические приметы; а также слова, которые чаще всего ассоциируются с Уралом благодаря литераторам предыдущих поколений: камень, металл, горы, труд, работа…
Посмотрим, как стихотворения альманаха это уральское идентифицируют.
Урал (8 текстов)
Урал без поэзии суров: у Елены Оболикшты «урал к тебе протягивает сырость / и пьет с лица изломанной реки / о венский кофе! тьма не расступилась / разлитая по чашкам вопреки» и «Урал лежит с рекою ниже ног, / жонглируя трамваями как бог, / тяжелою рукой сминая крыши», у Полины Потаповой «дымит урал, цветет сибирь» и «на урале мороз крепчает, /
но медведи без шапок ходят»; у Вячеслава Ракова: «И пыль уральской ядерной зимы / Переживём в заботливых потёмках». Серьезность говорения об Урале и на «уральском» уравновешивает Андрей Козлов, его «Ветер уральских однострочий» – и забава, и философия, и эксперимент, и словотворчество в чистом виде.
Города
Екатеринбург (10 текстов)
Екатеринбург – место действия десяти стихотворений альманаха. В четырех из них он вспоминается как Свердловск; в четырех город не назван, но угадывается по названию улиц, реки, заводов; в одном «Екатеринбург» поместился в название стихотворения; и только в одном это слово вошло в ткань текста, встав рядом со словом «Свердловск»:
Овощной киоск, нашиды
из машины у киоска.
Шейбаниды, Тимуриды
на окраинах Свердловска,
то есть — Екатеринбурга.
Это отрывок из стихотворения Дениса Колчина, в его подборке у трех стихотворений место действия – Екатеринбург (напомню, что во всем альманахе таких текстов лишь 10).
Недружелюбный Екатеринбург-Свердловск у Игоря Богданова («Мы родились с тобой в Свердловске, / Который тут же нас забыл») и у Елены Оболикшты («с утра картавит радио на польском / за пропитый солдатами гештальт / разбросанный по улицам свердловска /и вкрученный березами в асфальт». Чуть нежнее город становится в текстах без его имени, но с именами улиц, но окончательно город превращается в прилагательное, когда на первый план опять выходят слова:
…
Но не поверенные алгеброй
слова ещё ищи-свищи
по тем краям, где крылья ангелы
распахивают, как плащи,
где звуки, что ещё не розданы,
скользят утраченным стихом,
не ярче дыма папиросного
в свердловском воздухе сухом,
и неба минного, минорного
им никогда не миновать,
ведь всё, что не поименовано,
им суждено именовать.
…
(Отрывок из стихотворения Константина Комарова).
Нижний Тагил (7 текстов)
Цитаты со словом «Тагил» попробуем прочесть как единый текст:
«Провожать свою смерть в Тагиле, / что ты, господибожемой. / Мои щёки темны от пыли, / как от накипи ледяной. ….. Кипячёные тагильчане / Опускают бумагу в чай. / И кричат по ночам: Начальник, / свет над нами не выключай!» (Руслан Комадей).
«Белея и скучнея от дождя, / В брезентово-промысленном Тагиле / Мы всё-таки друг друга пролюбили» (Ольга Мехоношина).
«Стрекозы легки: / кругами летают в Нижний / и Верхний Тагил» (Елена Оболикшта).
«смотри тагил протяжней малолетки / закуривает клевер натощак / вдоль пуповины транссибирской ветки / в свинцовых водах тело полоща» (Елена Оболикшта)
«Облака вылетали из труб / Свет над городом небо белил / Мы шептали друг другу: «Мой друг /
Эта вечность и нежный Тагил» (Владислав Семенцул).
«Тагильские фишки: стреляться / И жить себе. Разные?» (Наталья Стародубцева).
Судьба трех из процитированных авторов (Комадей, Мехоношина, Стародубцева) связана с Нижним Тагилом. У поэтов УПШ этот город прежде всего ассоциируется с Нижнетагильской поэтической школой, ее основателем Евгением Туренко и плеядой его учеников, многие из которых представлены в «Паровозе».
«Провожать свою смерть в Тагиле» – «И жить себе»… Тагил (да и любой другой город) не так уж важен в этой конструкции, правда?
Пермь (5 текстов)
Сюжет текста, составленного из цитат с упоминанием Перми, получился куда более трагичным, чем сюжет из цитат о Тагиле:
«В Перми набился сумрачный народ,
На революцию в большой обиде.
Народ кривил освобождённый рот —
И говорил стихами из Кальпиди» (Игорь Богданов)
«И что с того, старик, что это Пермь,
и над тобою ворон, а не кондор» (Владимир Лаврентьев)
«Здесь праведника нет, и дальше будет то же,
Кошмарный город Пермь выгуливает псов,
Его собачья жизнь пошла гусиной кожей,
И дети отвечают за отцов» (Вячеслав Раков)
«Пусть этот город высосан до дна,
Пусть грош ему, поганому, цена, —
Я за одно твоё живое тело
Его прощу у лёгкого предела» (Вячеслав Раков)
«в тяжёлых поездах
напоминавших лодку
я выпила твой страх
обманывая водку
я верила усну
под кайфом самогона
но видела страну
из общего вагона
я думала успеть
пробраться городами
но города на треть
заполнены врагами
другая часть мертва
и по определенью
они теперь трава
утратившая зренье
они теперь не я
и мне их климат вреден
не выдавай меня
покуда не приедем
не предавай затем
что всё осталось в силе
и завтра будет пермь
вот там нас и убили»» (Наталья Стародубцева)
Самое время прочесть великолепную работу Владимира Абашева «Пермь как текст» (она есть в сети).
Челябинск (3 текста)
Челябинск по количеству упоминаний на предпоследнем месте среди городов, после него только Магнитогорск, Шадринск, Углеуральск и Златоуст (по одному упоминанию).
У Андрея Санникова Челябинск похож на горе:
Города, похожие на горе —
например, Челябинск или Тверь.
Даже если лучше будет вдвое —
всё равно всё будет, как теперь.
Челябинцы иногда называют свой город — «Че»:
одинокие птицы,
пролетая над бездной че,
разбиваются о края (Янис Грантс)
У Виталия Кальпиди «город Ч.» – место присутствия Бога:
О, как Он любил, спозаранку
склонившись над городом Ч.,
зализывать кислую ранку
у птицы на правом плече…
Да, не получилось с городами: не они отличают уральскую поэзию от неуральской: из почти 70 тысяч слов альманаха лишь в 28 текстах упомянут конкретные города и их приметы. Правда, само слово «город» упоминается 66 раз, но почти всегда это город абстрактный.
Негорода (природа, труд)
Поищем в альманахе уральское-негородское, воспетое предыдущими поколениями поэтов. За точку отсчета-подсчета возьмем хрестоматийное стихотворение «Урал» Людмилы Татьяничевой («Когда говорят о России, / Я вижу свой синий Урал»). Названий и примет городов в тексте тоже нет, но зато есть почти полный набор признаков, по которым Урал идентифицируется как некое место природы и труда. Выпишем эти слова из стихотворения Татьяничевой и посчитаем, сколько раз каждое из них упомянуто в «Паровозе»:
синий – 2, Урал – 8, сосна – 7, скала – 5, луг – 7, простор – 2, поле – 12, самоцветов не обнаружено, горы – 8 (из них половина – не Уральские), край – 2, труд – 11, красота – 7, мартены и домны отсутствуют, металл – 2.
Для полноты эксперимента добавим в список Татьяничевой слова «завод» и «фабрика» (некоторые ученые и критики полагают, что именно производственная культура Урала спроецировалась на поэтическое сообщество): «а боль болит, поёт как охра / на ржавых сводах. / торчит как бабушка из вохра / в дыре завода» (Янис Грантс); «о, я родился в эпоху упадка / и раз в десятилетие здесь встают заводы / падают стены, меняют знамёна / и ветшают на окнах шторы» (Владимир Кочнев); «карандашная фабрика им. Воссе-Массе Ортегго и Гассетти» (Андрей Козлов). Тоже негусто, хотя некоторые поэты на заводах даже работали (Дмитрий Шкарин, Наталья Стародубцева, Игорь Гончаров, Вадим Заварухин, Ольга Исаченко, Юрий Казарин).
И чтоб уж окончательно закрыть тему «уральского в уральском», исследуем, как в современной уральской поэзии, представленной в альманахе, отражается миф об уральском мастеровом и о торжестве труда. Слово «труд» встречается в «Паровозе» 11 раз, в шести из которых труд вовсе не прерогатива человека. В стихотворении «Твердь» Владислава Дрожащих труд – это род занятий архангела-вертухая и звезды («…где, вставши спозаранку / для праведных трудов, заводит, как пластинку, / архангел-вертухай обычную волынку: / то встать, то сесть, то лечь…», «…пока — смотри наверх! — / звезда трепещет птицей; / и трудится звезда: летать, лежать, разбиться»). У Евгения Касимова труд делегирован ночи и стадам: «Вот сгущается тьма — это хищная ночь начинает свой труд», «И по берегу трудолюбивые бродят стада». У Вячеслава Ракова трудится страница: «Как большая вода, волновалась страница, / Продолжая сама над собою трудиться». Похожая картина и со словом «работа»: «работа толстого шмеля, / незебры жёлтой…» (Ольга Мехоношина); «Про то, как отвратительно и быстро сбежал отец работать мертвецом» (Виталий Кальпиди); у «сломанного человека» Арины Шульгиной «ничего не работает, никак не могу включить».
Впрочем, встречается в альманахе не только «Работа, убегающая в лес» (Сергей Ивкин), но и работа в самом бытовом смысле этого слова, привязанная к профессиям и выделенная в часть жизни: «Иль вдруг ты мчишься на работу…» (Игорь Богданов о художнике); «Чёртовы оптика, пластик, процесс труда… / Твой репортаж охренителен, как всегда» и «Главное — работа, на которую под- / сел и продолжаешь, пока не убьёт» (Денис Колчин о работе военного корреспондента); «…труд пропал напрасно ..» (Александр Поповский о поливе перед дождем); «…работаешь в СМИ…» (Сергей Ивкин), «На лесозаготовительном поприще трудится Александр Петров « (Иван Козлов»); «а её ждёт сначала фитнес потом работа» (Наталия Санникова; «…и что в итоге — / работа, дети, телик, огород…» (Владимир Зуев). Дмитрий Рябоконь словно итожит бытоописательную картинку труда-работы-жизни:
Зима идёт своим порядком, —
На землю падает снежок,
Уткнулись школьники в тетрадки,
Жуёт обжора пирожок.
И протирает юбки, брюки
В конторах офисный планктон,
А у доцента — руки-крюки,
Зато знаток искусства он.
И прячет с водочкой бутылку
Пьянчуга от жены в сугроб,
Старается любовник пылкий,
И шахматист наморщил лоб,
И плотник гвоздь вбивает в гроб…
Зима идёт своим порядком, —
Возьми, и каждый труд почти,
Прочти о том, что всё в порядке,
Что всё в порядке здесь. Почти.
Это последнее «Почти» заставляет вспомнить приговор труду (усилиям) как самоценности: «Что стоило б мессы – не стоит труда» (Евгения Изварина).
Но есть в альманахе стихотворение, в котором «невозможный труд» неразделим со смыслом слов «миссия», «служение», «долг», «верность»:
Какие там поклонники? Она —
дурнушка, нелюбимая жена, —
и мужу-то понравиться не смела,
и всех его поклонниц и гостей,
всегда к нему спешащих, а не к ней,
покорно принимала и терпела,
никак не отличая никого…
И после смерти мужа своего, —
а значит, небо этого хотело, —
пережила их всех до одного
и схоронила всех, кого сумела.
Зато потом, пока была жива,—
наследница, законная вдова, —
все мужнины тетрадки и блокноты
и прочие бессмертные дела
от всякого разбора доброхотов,
редакторов, агентов и сексотов
оберегала и уберегла.
И совершив свой невозможный труд:
— Ах, матушка, так долго не живут…
— Живут, живут… — у ней хватило силы
на то ещё, чтобы в последний срок
исхлопотать заветный ордерок
на подселенье в мужнину могилу.
Когда её — великая эпоха
иссякла, — выносили за порог,
споткнулись вдруг и уронили гроб:
жалели мало и держали плохо.
Уж так её, упрямую старуху,
отметила судьба. И сам Господь,
как соль земную, брал её в щепоть,
а не водил под локоток, как шлюху. (Майя Никулина)
Итак, большинство стихотворений, представленных в альманахе) – не про Урал…
Уральская поэтическая школа – макет русской поэзии XXI века
Если в стихах уральских поэтов так мало уральского, то чего же в них много? Позволим читателю самому ответить на этот вопрос, прочитав небольшой дайджест строф[3] из уральского «Паровоза».
пронзая веткою по встречной
проходит ангел бесконечный
и грохоча как товарняк
из жизни делает пустяк (Вадим Балабан)
а боль болит, поёт как охра
на ржавых сводах.
торчит как бабушка из вохра
в дыре завода.
пишу — и вспыхивают спички:
по шесть на строчку.
(спустил последнюю наличку
на оболочку.) (Янис Грантс)
Дано одной звезде, упав, остановиться.
А нам такая честь — гулять по тверди — снится;
всем до утра лежать во тьме, приплюснув лица,
привыкнув к темноте, как литеры к страницам. (Вячеслав Дрожащих)
можешь промолчать —
промолчи.
можешь не кричать —
не кричи.
у тебя, сынок, душа
не болит.
ты сейчас, сынок,
не ранен —
ты убит. (Вадим Дулепов)
Ах, если бы в домик таёжный
Тихонько войдя к Ильичу,
Какой-нибудь ангел творожный
Похлопал его по плечу,
Не стал бы пугать его адом,
Из рук вырывая тетрадь,
А просто шепнул бы: «Не надо
Совсем ни с чего начинать». (Аркадий Застырец)
есть только Рай и кроме Рая
не существует ничего
мы потому и умираем
чтоб нам не опоздать в него (Сергей Ивкин)
там в кавернах побелённых —
выпитые родники,
и у ангелов с пелёнок
сжаты кулаки… (Евгения Изварина)
Где луна моя двурога,
Туча кругла, как свинья,
Я создам другого Бога
Для тебя и для меня. (Елена Ионова)
Что-то помним, но немного —
Голос есть, но нет лица, —
И придумываем Бога,
Как детдомовцы отца… (Ольга Исаченко)
Я умер. И это не снится.
Я помню. Везде и всегда.
Скажи меня: просит синица.
Скажи меня: просит вода.
И этому горькому чуду
я лёгкие слёзы утру.
Скажу — и себя позабуду.
Скажу — и от счастья умру… (Юрий Казарин)
И не пьяная в дым деревенщина,
а архангел в пустых небесах
молча тащит за волосы женщину,
полуголую, в мокрых носках.
И свисает она, не капризная,
а покорности страшной полна,
и не видит, как дети и призраки
ей ладошками машут с холма. (Виталий Кальпиди)
Я всю жизнь ощущал переход
в подпространство и наоборот.
В 27 я наметил уход,
если раньше не будет развилки. (Антон Колобянин)
Пространство сумерек кромсая,
сквозь плотную густую сталь
с небес идёт дождя косая
прозрачная диагональ. (Константин Комаров)
А тянет помнить и благодарить,
и отпускные сроки проводить
в садово-огородной благодати,
купить шесть соток где-нибудь на Гати,
а если не получится купить,
проситься на посуточный постой
не далее Исети и Сысерти,
сознательно потворствуя одной
привычке проживать по месту смерти. (Майя Никулина)
Империя, как тот презерватив,
Что пацаны всем скопом надували,
Вот-вот взорвётся, матушка. Едва ли
Империю спасёт инфинитив.
Что делать? Сам не знаю. Но держись.
И утешайся запрещённым средством.
Поэту не к лицу спасаться бегством.
Но всё же крикнуть хочется: «Ложись!» (Евгений Ройзман)
В ночи квадратной, тёплый и живой,
Стоит Господь с отвёрткой крестовой
В кармане, в шапке, ожидая чуда,
Когда начнёт трамвай сороковой
По улице побрякивать оттуда. (Алексей Сальников)
остругивая мыльных птиц
сидят подводные татары
у них колени будто фары
но жалко что не видно лиц
полупрозрачные отары
стоят стадами стеклотары
Господь лежит глазами ниц
с клоками ваты из глазниц (Андрей Санников)
Не бойся, я пришла, я вытащу из плена,
И мне не страшен чёрт и крылья тишины, —
Но если позовёт красивая Елена,
Ты просто не ходи… чтоб не было войны. (Наталья Стародубцева)
открывали наугад
небо две страницы
а на третьей бог стоял
на руках синицы
он клевал холодный чай
прямо из больницы (Марина Чешева)
И последнее, а, может, и главное. «Уральское поэтическое движение, которое мы произвольно назвали «Уральская поэтическая школа» – первая у нас в стране широкомасштабная самоорганизовавшаяся творческая корпорация, что с конца 70-х годов прошлого века и по сей день инициирует новые поэтические смыслы»[4]. Новые. Поэтические. Смыслы.
[1] ПаровозЪ : поэтический альманах-навигатор (№ 6) / сост. С. В. Василенко, В. О. Кальпиди, В. Н. Мисюк, В. И. Стрелец.— М.: Союз российских писателей, 2017.— 368 с.
[2] УПШ – Уральская поэтическая школа
[3] Из 65 подборок «Паровоза» (кроме подборок из «Детского» и «Почтового» вагонов, их не было и при анализе уральского в предыдущей главе) выбраны строфы поэтов – участников проекта «ГУЛ» («Галерея уральской литературы» и «Год уральской литературы»).
[4] Энциклопедия. Уральская поэтическая школа. – Челябинск : Десять тысяч слов, 2013. – 608 с.