Последние полгода в Екатеринбурге — очень поэтическое время.
Начиная с того зимнего вечера в Белинке, когда при огромном стечении публики Юрий Казарин представлял книгу “Поэты Урала”, а Евгений Ройзман читал “Я не желаю родины иной”, — не было, по-моему, недели без очередной поэтической встречи или события. За что, конечно, отдельное спасибо журналу “Урал”. Наши молодые поэты обзаводятся фан-клубами, ветераны — подтверждают класс. Аркадий Застырец получил Губернаторскую премию за книгу стихов разных лет “Онейрокритикон”. У Казарина вышел сборник там же, в “Русском Гулливере” — и это, безусловно, событие. Олега Дозморова записывать в ветераны рановато, но его новая книга “Смотреть на бегемота” (Воймега, 2012) тоже получилась до какой-то степени итоговой.
Представлять ее он приехал, напомню, из Лондона. На встрече в “Урале” (давно уже, 17 июля) не обошлось без традиционных вопросов о том, каково русскому поэту на чужбине. Следовали традиционные уже ответы, что эмиграция в наши дни — это условность, что поддерживать важные отношения в эпоху Интернета совсем не трудно. Что “вот Дима Рябоконь живет на улице Волгоградской — это эмиграция, понимаю”. И вообще, почему Россия такая огромная? Потому, кроме прочего, что здесь всегда было достаточно много людей, готовых решать свои частные проблемы с помощью перемещений в пространстве. И раньше, и теперь люди уезжают не только (и не столько) для того, чтобы миссионерствовать или называть своими именами острова и земли. Чаще всего они просто хотят сделать свою жизнь немного лучше, что бы это ни значило в каждом конкретном случае. Один едет за сложностью и разнообразием, другой — за простотой; кто-то мечтает о большом мире, а кто-то — о тихой ухоженной деревушке, затерянной в горах.
Книга “Смотреть на бегемота” примерно на треть состоит из новых “Стихов, написанных в Уэльсе”. Они подчеркнуто неромантичны. Просто жизнь, провинциальный быт, люди, занятые своими повседневными делами. И природа не поражает каким-то особыми красотами — ну да, море, холмы, “гольф-поля и пастбища”, мирные овечки и наглые чайки. Если и случаются в этой “валлийской глуши” вспышки красоты и поэзии, то они бесспорно русского происхождения. И тогда роса в траве блестит “по-фетовски”, а одинокая скамья — как “у Островского над Волгой”. Спустившись с холма, герой оглядывается и вдруг видит перед собой Урал. Отмечает это и идет дальше. Он почти заставляет себя интересоваться окружающим, приводит в свои стихи неожиданных чужих людей — слепую девочку или какого-нибудь чистильщика бассейна. Он не борется с воспоминаниями, но и не растравляет их. Он твердо намерен выжить в этом скучном мире. “Живи. Реализуй возможности, — напоминает он себе. — Европа. Лето. Лепота”.
Или вот еще стихи, написанные не в Уэльсе, а в каком-то другом месте.
С конца чужой войны четвертая весна.
Снег по-саврасовски на полдороге к морю.
Очнись, как богатырь от сказочного сна,
В котором горе.
Жги, будто жизнь прошла. Да, в общем, и прошла.
Забыть нехорошо, а плакать неприлично.
Один ты знаешь, где запрятана игла.
И чистый воздух остр. И дышится отлично.
Горе или очень большое разочарование — это ведь на самом деле еще и опасность погрузиться в такой сон-обморок, застрять в прошлом, “где мы все гениальны и живы”, увязнуть в бесплодных попытках понять, объяснить, примириться. Но если ты собираешься или вынужден жить дальше, тебе придется очнуться, мучительно тащить себя из этого болота и смотреть, “смотреть на бегемота”, на то, что непривычно, тяжело, нелепо, безобразно… И тогда, может быть, откроется второе дыхание, и выход окажется совсем рядом, и стихи напишутся простые и ясные, как молитва.
Валентина Живаева, филолог, руководитель «Культурного центра Библиотеки Белинского»
http://book.uraic.ru/blog/?p=7949
