О Грантсе, его стихах и книгах

«Этическая (=авторская) позиция Грантса, соединяясь в его лучших текстах с актуальным поэтическим арсеналом, заставляет говорить о нём как о заметном и, главное, оригинальном явлении на уральской поэтической сцене».                     

Артём Филатоф, третий том Антологии современной уральской поэзии.

«Книга челябинского поэта заставляет причислить его к сторонникам поставангарда в его дадаистическом изводе. Синтаксические и звуковые ряды для Грантса — не способ автоматизации или деавтоматизации высказывания, а способ приникновения к доязыковым, парамузыкальным, отчасти заговорным основам речи; впрочем, подобная утопия самим поэтом осмысливается как вполне требующая к себе иронического отношения. Ближе всего Грантс оказывается к конкретизму, но лишён его подчёркнутой серьёзности; среди предшественников здесь скорее не Вс. Некрасов, но Соковнин».
Данила Давыдов о книге «Мужчина репродуктивного возраста», журнал «Воздух», №4, 2007.

 

«Вот эта вот неуловимая, мгновенная возможность превращения из человека наших дней, в голове которого на одной из полочек содержится информация о холокосте (только и всего!), в мальчика из предместья, знающего и предчувствующего все наперёд и принимающего эту ужасную, нечеловеческую заданность — делает Яниса Грантса настоящим современным поэтом. Постиндустриальное, информационное общество, в котором мы живем, предполагает как раз возможность таких перевоплощений, и чувство времени или чувство времён — одно из драгоценных качеств и едва ли не единственное, культивируемое третьим тысячелетием. Время, ощущаемое кожей, по запаху, по слабым, зыбким приметам, — это судьба. Судьба дышит в спину, судьба волкодавом бросается на плечи, судьба разыскивает». Лариса Сонина о стихотворении «Яша Гранц», журнал «Урал», №3, 2008.

 

«Поэтический эффект поэтических текстов (да и личной харизмы) Яниса Грантса я бы не стала сводить просто к горькой иронии, экзистенциализму, а также к теме «простого человека» в её различных стилевых мерцаниях, которые безусловно удаются автору. Здесь, за этой кажущейся простотой и очевидностью, которая сразу тащит за собой целый пласт культурологической и филологической терминологии, есть ещё кое-что. Я бы сказала — развоплощение, процесс его разворачивания перед нами в тексте. Великая иллюзия очевидности.
Иной раз кажется, что текст начинается как некий анимационный фильм, где герои обозначены парой ярких деталей, как в комиксах, и все события, происходящие с ними, не кажутся такими страшными, они будто проигрываются для нас несколько утрированно и даже пародийно. Но вот через несколько строк как будто происходит нечто непредвиденное, а именно проговаривание, и в этом проговаривании вдруг выясняется, что в блоковском балаганчике льется не клюквенный сок, а настоящая кровь. Понимание это приходит не сразу – снаружи, как правило, видно только балаганчик, виртуозно разыгранный грамотно подобранными языковыми средствами (чтобы вы скорее проглотили наживку). А вот дальше вы начнете читать эти стихи совершенно другими глазами. Более того, вы, скорее всего, станете гораздо серьезнее, чем прежде.»
Елена Оболикшта, сайт «Челябинск сегодня», 26.01.12.

 

«Персонажи стихотворений (а вместе с ними и лирический герой) Яниса Грантса переливаются всеми возможными оттенками «инаковости» и маргинальности: от хрестоматийных, бедности и пьянства, до актуальных, инфантильности и гомосексуальности, от безумия и различных малопривлекательных девиаций до святости и пророческого юродства. Объединяет большинство героев Грантса одно – острый, часто предельный опыт страдания.

Свойственная Грантсу мучительная исповедальность опосредуется и нюансируется самоиронией и обращением к абсурду. Последние не только являются неплохим противоядием от навязчивой слезливости, но, оттеняя ужас существования, ещё более заостряют ощущение безысходности и бессилия субъекта перед лицом обстоятельств.
Абсурдистские мотивы сочетаются у челябинского поэта с джентльменским набором (пост)концептуализма – обнажением приёма и авторской рефлексией внутри текста. С «новой искренностью» его роднит и довольно бедный словарь, который страхует авторский голос от растворения в Традиции, исчерпавшей(?) всё «красивое» и «оригинальное». Эффект при этом достигается не за счёт замысловатых метафор и образов, а при помощи повторов и суггестивного нагнетания интонации, часто имитирующих внутреннюю речь лирического «я». Впрочем, челябинский поэт не стесняется писать и модернистски звучащие тексты – с неброскими, но выразительными метафорами и утрированно-афористичными концовками.

Пристальный взгляд внутрь себя органично уживается в поэзии Грантса с интересом к Другому. Экзистенциальным основанием здесь становится всё тот же опыт страдания, объединяющий всех людей. При этом в центре внимания поэта часто оказывается личность, испытывающая давление социально-исторических обстоятельств. Так же как цветок розмарин в одном из текстов Грантса вянет, «знать не зная о палаче» – Челябинском металлургическом комбинате, так и персонажи других его стихотворений страдают и гибнут, оказавшись на пути безличных исторических сил. Грантс сочувствует своим героям, однако, избегая прямолинейности, затушёвывает своё отношение к ним при помощи всё тех же иронии и абсурда.

Если бы Янис Грантс физически существовал в Англии 60-х, то стал бы седьмым акробатом Летучего цирка Монти Пайтона. Но в России нулевых его воспринимают наследником Хармса. Янис — человек универсальный, с его тактом к окружающим он идеально впишется даже в культуру Зимбабве. В конце концов он в одиночку с нуля напишет эту самую культуру, все стихи всех классических поэтов Зимбабве. И при этом останется для окружающих чужим: слишком много вкуса, самоиронии, откровенности. Оттого Янис больше похож не на революционера, а на аристократа в отставке. По внешним признакам его стихи: пунктуация, подача, мемы и детали — продукт своего времени. По существу же Янис — герметичный бард-одиночка. Такие долго при дворах монархов не задерживаются, зато для них всегда найдется свободная кружка эля в придорожной таверне. Янис из тех поэтов, чье творчество впоследствии филологами называется «фольклором». И это большая удача, что при нынешнем Интернете у нас существует возможность идентифицировать автора».
Сергей Ивкин, сайт «Челябинск сегодня», 26.01.12.