Сергей Матросов о поэте и поэзии в проекте КФС (Коллекция феноменов саморефлексии).
* * *
Такой творительный падеж,
что имена крупней молитвы,
сплошная музыка, мятеж
и безрассудная палитра,
сплошная мука, тетива
и непочатая держава,
где неизбежные слова
живут в божественных пожарах.
Пока враждебных алтарей
безмолвны дактиль и гекзаметр,
в тебе свирепствует свирель,
другое сердце вырезая.
(Антология современной уральской поэзии. 2012–2018 гг. – Челябинск : Издательство Марины Волковой, 2018. – 760 с.)
* * *
Прямая речь течёт наоборот,
и сучий грифель, сбившийся со следа,
покалывая слева, рыщет слепо,
как некий корень, кабель или крот.
Прямая речь от вдоха до глотка
трассирующей костью встанет в горле
для сотен сухопарых и сонорных
исчадий твоего черновика.
Прямая речь всегда нипочему,
идёт навылет, словно этот лживый
купированный взгляд, неразложимый
на киноварь, на сурик, на сурьму,
гадая на графитовой пыльце,
снуёт по закавыченной свободе
во множественном-множественном роде
в единственном-единственном лице.
(Антология современной уральской поэзии. 2012–2018 гг. – Челябинск : Издательство Марины Волковой, 2018. – 760 с.)
* * *
Где от одной страницы
и до другой больницы
зайцем в яйце у птицы,
шилом кота в мешке
лишний, как воздух в шприце,
ёрзаешь по строке,
сколько ни точишь лясы,
глина не станет мясом,
мир по-ребячьи связан
с камнем в твоей праще,
весь провоняв пластмассой
или ничем вообще.
(Антология современной уральской поэзии. 2004-2011 гг. https://www.marginaly.ru/html/Antolog_3/avtory/047_matrosov.html)
* * *
Птица принимает форму клетки,
падая на комнатное дно.
Силятся артритовые ветки
наизнанку вывернуть окно,
чтобы посмотреть и удивиться,
не поверить, снова посмотреть –
клетка принимает форму птицы,
и, по всем приметам, скоро смерть.
Только новорожденному слову,
вскормленному кровью тишины,
комнаты и сети птицелова,
западни и клетки не страшны,
потому что, выворотив челюсть,
выходя сухим из всех примет,
птицей трижды выпорхнуло через
левое плечо, где смерти нет.
(Антология современной уральской поэзии. 2004-2011 гг. https://www.marginaly.ru/html/Antolog_3/avtory/047_matrosov.html)
* * *
За секунду до слова миндалины трогает зыбь,
кровоточит десна, наливается соком, как фаллос,
варикозный язык, карандашный саднит абразив,
и слежавшийся звук наполняет прокуренный парус.
Любит вязкую мякоть увенчанных струпьями губ
свора грифельных пчел, отрастивших дамасские жала –
подстрекателей речи. Кислотные слёзы текут,
и мицелий морщин, разъедаясь, становится ржавым.
Значит, нёбная память на горечь глаголов крепка,
и цикута эпитетов сводит дрожащие скулы,
и, едва покидая гортань, молодая строка
по чернильной слюне поцелуев твоих затоскует.
Перегной лексикона, где самый зарвавшийся червь
не осилит и сотую часть благодатного слоя,
взбудоражен упавшим зерном, становясь горячей
диафрагмы, качающей нефть за секунду до слова.
(Антология современной уральской поэзии. 2004-2011 гг. https://www.marginaly.ru/html/Antolog_3/avtory/047_matrosov.html)
***
Длится-длится твоя небылица.
Так некстати стучится зима,
известковый мирок и больница
для сошедших с ума.
Значит, этот несчастный-несчастный
сон о взятой взаймы судьбе
обречен никогда не кончаться —
небылица в себе.
Стервенеющий ветреный вечер —
словно полчища снежных вшей
снизошли, чтобы кануло в вечность
бремя сложных вещей.
Чтобы слово, лишенное смысла,
в окружающем смысле повисло.
(«Урал» № 12-2006 http://magazines.russ.ru/ural/2006/12/mat1.html)