Прощайте, Сергей Константинович

Три или четыре года назад я написала для газеты ЮУрГУ «Технополис» статью о дорогом моему сердцу челябинском поэте – Сергее Борисове. Статья так и не увидела свет: мало кого сейчас интересуют живые поэты. Вот уйдут – посмотрим…

12 августа 2013 года большой поэт Сергей Константинович Борисов ушел из жизни.
Он долго уходил. В его стихах тени смерти, ноты прощания, трагизм, отрешенность от земного появились много лет назад. Иногда казалось: это его оболочка завершает здесь какие-то нехитрые земные дела, пока он путешествует со своим Вергилием. «Сергей Константинович, у Вас есть немного времени?» – спрашивала я его, звоня или встречая, когда нужно было о чем-то поговорить. «Ирочка, у нас в запасе вечность», – неизменно отвечал он.

ПОЭТ УХОДИТ
1.
Летая в завтра и вчера,
туда-обратно,
не ведал, что его игра
невероятна.

Глотая залпом, как дитя,
простор небесный,
вздыхал и сетовал, шутя,
что выпить – не с кем.

И несравненный звонкий ямб,
бесценный дар свой,
рассыпал серым голубям –
какое барство!

Не пожелал, хотя и мог,
прослыть пророком,
не ведал, что такое срок, –
ушел до срока.

…Но, запыхавшийся в пути
в последней миле,
библейский голубь прилетит
к его могиле –

вернейшая из всех примет,
знаменье свыше…
Как своевременно! Поэт
уже не пишет.

2.
Что на щеке – щетина, как наждак.
Что под рукой – записано. Пропето.
Что на гвозде – единственный пиджак.
Пускай висит. Он вряд ли нужен летом.

Вчера писал. Закончил где-то в два.
Уснул, как спутник, – то есть, на орбите.
Что тяжело – так это голова,
свинцом не ожидаемых событий
полна. А он, пропитан изнутри
табачным дымом, огненной водою,
стал невесомей, легче раза в три.
Ну, если без гиперболы, то вдвое.

Неслышный шаг. Не порвалась вода,
как будто бы Христос ли, водомерка ль
прошли по ней – ни всплеска, ни следа,
лишь вспыхнула закатом – и померкла,
не став неопалимой купиной.
Безветрие. И комариный зуммер.
И мир иной уходит в мир иной
за век примерно до того, как умер.

На горизонте занавес: леса.
Должно быть, он за этими лесами.
……………………………………..
Никто не знал, что следует писать, –
и Библию о нем не написали.

Я не хочу писать некролог. Я не могу писать некролог! Биографию Сергея Борисова найти легко, да и стихи его изданы, опубликованы, даже в интернете можно найти, хотя он новые технологии и не осваивал… А некоторые фотографии – довольно редкие, детские, юношеские – оказались у меня: Сергей Константинович привез их, чтобы я могла отсканировать и отправить для составляемой В. Кальпиди Энциклопедии. Я отсканировала, вернула: «Какая красивая у Вас мама!» «Да, да…»
Впрочем, и в моем архиве много фотографий Борисова. Мне кажется, мы очень тепло относились друг к другу. Я-то – конечно…

А та статья, о которой была речь вначале, нашлась. Как будто сегодня написана.

РЫЦАРЬ КЛАССИЧЕСКОЙ ПОЭЗИИ

Десять лет назад студент-лаборант кафедры ЭВМ принес мне тонкую маленькую книжку со словами: «Выступал у нас в клубе один челябинский поэт – вот, книжки дарил. Хотите посмотреть?»
Бумажная обложка, сиреневая надпись: Сергей Борисов. ПАЛЫЕ ЛИСТЬЯ.

Что-то станется со мной через миг,
протянувшийся, как утлая гать.
Кто-то бросится ко мне напрямик
Возлюбить, а потому – оболгать.

Через миг, в самом деле, что-то сталось. Мир пророс корнями и ветвями, мысли и чувства обрели плоть и кровь: «Я возмутил тона и возбудил силлабы, таимые везде, присущие всему».
О наш общий постыдный грех: как это мой сосед (земляк, сотрудник и т.п.) может быть настоящим большим поэтом (ученым, композитором – при желании ряд можно продолжить)? «Лёша, он в самом деле челябинец?» — нехорошо спросила я.
Намного позже узнала: челябинец он не коренной, но давний, с 1941 года, с годовалого возраста. А в 1964-м окончил ЧПИ, факультет ДПА. Какое-то время работал у Макеева… Один из самых ярких и постоянных авторов, писавших для «Манекена» в период создания и становления…

Еще вчера охальник и позёр,
я пью остуду пасмурных озёр
и музыке потворствую в реченье.
Пока порыв мой кровен и не пуст,
сцелуй мне слёзы с выморочных уст,
утешь меня в последнем помраченье.

Полгода спустя Сергей Константинович Борисов пришел на презентацию моей самой первой – тонкой, бумажной – книги стихов. «Стихи классичны», — сказал он. А потом изрёк главное: «Автор переходит от умения описывать действительность к умению ее разыгрывать». И линия горизонта открылась мне после его слов, как в погожий день, и стало понятно, куда двигаться, а самого Борисова я и сегодня с благодарностью называю своим крестным отцом в поэзии.
За десять лет я прочитала всего изданного Борисова: стихи, поэмы, переводы, четверостишия… Мощный трагический голос поэта погружал в такие пучины, но и возносил на такие вершины человеческого (нечеловеческого?) бытия, что дух захватывало, разум искал выхода, а сердце сжималось от со-страдания.
Ах, как непопулярна нынче трагедия! Уклониться целенаправленно от переживаний и сочувствия – даже вымышленным персонажам! Боевик – другое дело: десятерых застрелили, пятерых взорвали, троих сожгли – весело и нестрашно. Не по-настоящему. Но лучше всего – шоу. И никаких мучений, размышлений, слёз, текущих по окаменевшему лицу. А все эти рассуждения о жизни и ее смысле – к чему? Избавьте – хочется отдохнуть. И не надо о том, что в горький час и нам ни от кого не будет сострадания, и дети наши отплатят жестокостью или равнодушием, — когда еще это будет… Что он делает, Сергей Борисов?

Ничто беды не предвещало.
Ночами пели соловьи.
И небо истово прощало
мне прегрешения мои.

Струились ветреные воды.
В закат бежала колея.
Ничто в деяниях природы
не омрачало бытия.

Светло распахивались дали.
Привычно складывался стих.
И тщетно мёртвые взывали
к блаженной памяти живых.

И у венков мемориала
кружился свадебный кортеж.
И вечность роли не играла
и не тревожила допрежь.

И явь не прочила примера,
как от означенных щедрот
алкала мысль, кровила вера
и шла душа на эшафот.

Борисов несовременен? Пожалуй, он вне времени. Или, возможно, над ним? «Небо времени» – так называлась девятая книга поэта. В свинцовой облачной плоти сгущаются его стихи, с этих высот он разговаривает с миром, с творцом, с имеющими уши (души?) и услышавшими.

В нас – воля и голос небесного лада
и блажи людской родовые черты.
И что оно смертному – казнь иль услада –
сошествие слова в предел немоты?

Где грань нетерпения плоти и духа
в угоду ловчилам и к чести растяп?
И новое утро доносит до слуха,
как Логос ликует и кости хрустят.

Соединились «Былые песни» и «Поздние мотивы» — прошлое не прошло, не отболело и не кануло, но и нынешнее хватает за душу как за горло:

…Истина капризней,
чем правда слов, зато верней.
Я плачу искренне о жизни
и тайне, выстраданной в ней.

Я очень люблю стихи этого последнего рыцаря высокой человеческой трагедии, Дон Кихота классической поэзии … Нет, он не выпал ни из времени, ни пространства: Сергей Борисов знает, куда и откуда дует ветер, но не будет ни лететь, ни плыть, влекомый мейнстримом. Ветряные мельницы господа бога мелют медленно, но размалывают все до конца.

Обряд свершится поздно или рано,
неудержимо, как крещенье лба.
Стихи – не рукоделье без изъяна,
но слову обречённая судьба.

………………………………………………………………………………………………….

Ну, вот и все.
Прощайте, Сергей Константинович. А стихи остаются с нами.