Майя Шварцман — поэт, скрипач. Родилась в Екатеринбурге. Окончила консерваторию. Живёт в Бельгии.
http://magazines.russ.ru/authors/s/mshvartsman
Работает в оркестре Европейской филармонии.

ГЛАВА № 67

Единственное, чему может научить опыт, – это тому, что ошибок в жизни, как и в творчестве, не бывает.

Скандинавские гастроли

Вид сверху бесхитростен и старосветск:
там дремлют коровы, там бухта подковой
согнулась на счастье. Всяк в Швеции швец,
а также игрец на дуде тростниковой:
заштопает сети, протяжный свисток
подаст и отчалит рыбачить у дамбы –
и тотчас же флейты вздохнёт голосок
завистливым эхом: и нам бы, и нам бы…

Закрякает селезнем сизый гобой,
в ответ рефлекторно икнёт селезёнка.
Не держит ни стройность шеренги, ни строй
уставшая стая, а йод и зелёнка
для ранок и ссадин темнеют внизу
разводами пятен, землёй и кустами, –
когда ещё сядем… Пророча грозу,
рокочут литавры: устали, устали.

В потрёпанных нотах трещат корешки
при взмахах страниц на крутых разворотах.
Натружены крылья, но так далеки
ещё луговины, и путь не короток.
Добраться бы к ночи сквозь облачный чад,
устроить привал – хоть в Карлстаде, лежащем
на речке Кларэльвен (кларнеты, молчать),
спуститься к осенним коралловым чащам.

Но рано снижаться. Летишь и летишь,
забыв от усталости даже чирикать.
То смотришь, как такты расставил камыш
в приземистых зарослях нотной черники,
то просто на ход пузырей подо льдом,
на скованность стылой земли под арестом
зимы – и вздыхаешь бог знает о чём,
кочуя, как Нильс, с перелётным оркестром.

* * *
Поплавком живот – на сносях планета,
кто внутри живёт – пробивайся к свету,
Млечный Путь – молокой, Земля – икринкой.
Вся планета небу – в глазу соринка.
Если космос тряхнёт – взрыв большой, ухаб ли –
не сморгнёт слезы, не уронит капли,
вроде прежних чернильниц-непроливаек.
Поплавок утонет – душа всплывает.

Пузырёк тепла, на хребте шерстинка,
головастик жизни, движок инстинкта.
Запятая юрко стремится к бегству,
собери их все и рассей по тексту.
Но самих пророчеств читать не надо,
не смотри в упор, чтоб не ранить взглядом,
закрывай глаза, если реют близко:
сразу хруст хитина, разрыв мениска.

Запах крови ширится ароматно,
забирает в космос, обратно в матку,
в потайную люльку, под плед плаценты,
в ноздреватый морок, в секрет пигмента.
Не родиться вновь, не прийти с повинной
Млечный Путь свивается пуповиной,
захлестнуло шею, ослабьте вожжи:
я умру молодым, но как можно позже.

Последний новый год

Чтоб кровью скрепить уговор,
довольно одной из иголок.
Вливается в вену раствор,
и странно колышется полог
над койкой, и невмоготу
осмыслить: бессилие, жар ли
свивают во тьме духоту
в фестоны невидимой марли.

За дверью мельканье; и стук
и хохот доносятся в щёлку:
медсёстры с утра на посту
поставили чучело ёлки –
синтетика, пластик, акрил…
И вдруг в саркофаге палаты
взмывает до неба без крыл
видением та, что когда-то

с мороза вплывала в тепло,
в жаровню натопленных комнат,
и капала жизнь тяжело
с её просмолённого комля.
Скрывались в ветвях приворот,
подарков и сладостей манна,
и кукол: нажмёшь на живот,
и медленно вымолвят: «Ма-ма».

Мираж ли, мутясь и рябя,
погасит морфинами рая
сознанье, корнями в тебя
и капельницей прорастая,
ты сам ли потянешься вверх,
к развилке в макушке зелёной,
за край упований и вер,
вольёшься в частицы над кроной,

во влажные искры светил,
выпрастываясь из эрзаца
скорлупки из нервов и жил,
чтоб всё же успеть догадаться,
что клеток растрёпанный вальс
средь болей, скорбей, эвтаназий –
был выданный счастьем аванс,
мгновенья случайный оазис.

* * *
Бессрочной паузы в неравном
бою словам не побороть.
Отяжелев, лежачим камнем
становится былая плоть.
В затихшем теле, как в редуте,
залёг беспамятства недуг,
и только кажется, как будто
не кома – комната вокруг.

Молчанья высятся торосы,
словам ожить невмоготу.
Полива капельного просит
речь, пересохшая во рту.
Пусть капельница тело точит,
вливая в вену благодать,
пусть трижды заоконный кочет
кричит, но смерти не прогнать.

Как родинки, на теле сада
темнеют смуглые грачи.
Перед началом звездопада
глазное яблоко горчит.
Утраченными именами
просветы наглухо закрыв,
душа в броне воспоминаний –
бесплотный узник замка миф.

Былое, смётанное в копны, –
к горенью не пригодный трут.
Обронишь ямб четырёхстопный –
квадраты по воде пойдут.
Наркоз одалживает память
и обещает: я верну.
Колышащимися витками
уходит жизнь на глубину.

* * *
Сколько их на стройке месило грязь,
каждый рвался первым на верхний ярус,
по мосткам карабкался, матерясь,
первобытную вымещая ярость:
доползу – увижу, каков он там,
всемогущ, величествен, огнедышащ,
пусть не звал меня – доберусь и сам!
(Сверху вздох: остынь, позовут – услышишь.)

Бесконечны лающих вразнобой
гастарбайтеров дрязги, несносны споры.
Полиглотов не проще ли всей толпой
подмешать в зыбучий раствор, которым
архитектор, зодчий, гончар, прораб
уравняет страсти и обезличит?
С высоты проекта чертёжный крап
до смешного прост: человек – кирпичик.

По лесам идей, по спиралям снов,
как всегда, собираясь залезть повыше,
головокружение поборов
и подушку заранее шёлком вышив,
предвкушая добротность, комфорт, уют,
для себя – хозяин, для всех – шабашник,
нагрузив лебёдку горой причуд,
человек забывает о нуждах башни.

Покупает статус, в огнях реклам
примечает кушетку со златовлаской
(на потом), избегая житейских драм,
укрывает темя защитной каской.
Выбирает кредо (окном на юг),
инструменты, лестницы, нивелиры.
И к себе обращённое слышит вдруг –
или чует – всей кожей, всем чревом: Вира.

Прогулка по кругу

За виртуозами былого –
красот, длиннот, словесной вязи –
крадись, в надежде вызнать слово,
по проходным дворам фантазий.
Ныряй в проулки-анаконды,
как в сумрак текстов зоркий цензор,
броди и вчитывайся в Лондон –
том Диккенса с закладкой Темзы.

Шагая шрифтами брусчатки,
дивись роскошествам изданий,
лови грешки и опечатки
на лицах жителей и зданий.
Беги темнот, где только мнится
подтекст, чей смысл, как люк, задраен,
листай внимательно страницы
потёртых по углам окраин.

В их складках перхоть героина,
разводы нефти, крови – чем не
сюжет для новых домби с сыном,
живущих в золотом сеченье?
Там в Опере гремит «Набукко»,
там сливки взбитые бомонда:
когда в заглавье влез хоть буквой,
уже тебя читает Лондон.

Дойди до пристани, где яхты
стоят собраньем сочинений.
Следят дневальные на вахте
за курсом доллара к иене.
Пусть цены звонкие и сами
названья яхт полны созвучий,
они развёрнуты носами
к фарватеру на всякий случай.

Но не к воде ведут, а в Сити
успеха водяные знаки,
тропой невидимых событий,
зигзагами ходов двояких,
где целый мир стоит на страже
величья цифры, а не слова.
Туда и путь держи – опять же,
за виртуозами былого.

Опыт прочтения

О Главе № 67 написано во втором томе «Русская поэтическая речь-2016. Аналитика: тестирование вслепую»: 80, 169, 172, 173, 205, 245, 268, 269, 270, 271, 272, 273,
326, 349, 358, 413, 531, 540, 561, 611, 636, 637, 642.

Отдельных отзывов нет.
Вы можете написать свою рецензию (мнение, рассуждения, впечатления и т.п.) по стихотворениям этой главы и отправить текст на urma@bk.ru с пометкой «Опыт прочтения».