«Каждая история желает быть рассказанной…» (с)
Б.Г. КУРЛЕ
«…Как бы я хотел вновь и вновь оказаться среди дорогих моему сердцу томинских берез, побродить по лесным опушкам, зайти на лесные полянки, где мои дети со своими друзьями играли в футбол… Я бы нашел известные только мне тропинки… Я бы обошел наше сельское кладбище, поклонился бы каждой могилке, не важно – знаю я человека, покоящегося здесь, или нет, ибо все они – мои земляки…»
Эти строки написаны человеком, живущим сейчас в Германии. Ему за 90.
Он прошел сталинские лагеря; его судьба много раз делала такие крутые повороты, что диву даешься: как он смог удержаться в жизненном седле. Тем не менее, он не очерствел, никогда не был злым. В его душе сохранилась любовь к прекрасному, а в сердце – бесконечная тоска по России.
ПРЕДИСЛОВИЕ
С Бенгардом Готлибовичем Курле я познакомилась в декабре 1981 года. Он был тогда художником-оформителем в нашем Томинском совхозе, а я начала работать юристом.
Был канун Нового года, нужно было делать стенгазету. Директор хозяйства назначил меня ответственной. Я мало кого знала в коллективе. Мне подсказали, что есть художник, нужно к нему обратиться и он поможет. Так я и сделала.
Работая над газетой, мы много разговаривали. Первым делом он спросил меня, не немка ли я, т.к. отчество «Германовна». Я ответила, что нет, поведала, кто я и откуда. Он о себе немного рассказал. Так мы познакомились и подружились.
Это удивительный человек, и я благодарна судьбе, что она свела меня с ним.
Борис Богданович (так его в деревне звали) уехал с семьёй на жительство в Германию летом 1997 года. С этого времени мы переписываемся.
В 2006 году он написал, что перенёс операцию на глазах, что после этой операции больше не может рисовать, а не заниматься каким-либо творчеством не привык. Ещё сказал, что очень любит писать письма, но все родственники, с которыми он переписывался, умерли. Спросил: «Если я буду часто писать вам, не утомлю вас? Понятно, что для частых ответных писем у вас не будет новостей, поэтому, не обязывая вас отвечать, буду рассказывать истории из своей жизни. С этим проблем не будет».
Так появились письма, которые будут храниться у меня и у моих детей как семейная реликвия.
Сначала это были просто воспоминания о тяжёлом детстве, а потом постепенно они выстроились в обстоятельный рассказ о драматической судьбе этого человека.
Я отпечатала написанное Борисом Богдановичем на компьютере. Ничего не редактировала, орфографию разве что только. Его язык полностью сохранён.
Один экземпляр отдала в местный школьный музей, затем районный музей попросил у меня эти воспоминания. Читают в ксерокопиях родные и знакомые. На всё это есть письменное разрешение автора.
История бывшего узника ГУЛага весной прошлого года, получила неожиданное продолжение.
Наталья Германовна Садакова. Томинский
Отрывок:
«КОНЦЛАГЕРЬ «БОГОСЛОВСК»
В 1942 году из Златоустовской тюрьмы нас, больше ста человек з/к, этапом повезли в один из уральских лагерей. Мы не знали, в какой. Их на Урале было много: в Свердловске, в Ирбите, в Ивделе, в Тавде, в Тагиле и в Богословске. С нами был местный, уралец. Ему были известны правила и режим в лагерях, они были в целом у всех тяжёлые, но исключительно ужасные в Богословске. Он сказал, что Богословск считается лагерем смерти. «Не дай Бог, если нас туда везут!»
Время было уже позднее. От качки вагонов многие спали, и я тоже задремал. Но после такого рассказа сон ушёл.
Поезд на нескольких станциях делал кратковременные остановки, а на одной остановился, и охрана объявила: «Приготовиться к высадке!» Один из з/к спросил: «Какая станция?» Охранник ответил: «Богословск!»
Нас пешим строем привели в лагерь и разместили в двух бараках. Я попал в барак № 2. Была глубокая ночь, но даже в темноте были видны все ужасы лагерного быта: барак был грязный, холодный, покрытый тёсом, прогнившим от дождей, без чердака. Местами было видно звёздное небо. Такое помещение не пригодно даже для содержания скота.
Нары были двухъярусные, сплошные. Я залез на верхние нары, рядом со мной – сосед по вагону. Снял ботинки, поставил их у головы, а портянки положил под голову. Сосед мой ничего не снял, а лёг так. Я, несмотря на все страхи, которые здесь подстерегают, быстро уснул. В крыше была щель, в лицо начали капать холодные капли, и я проснулся, подвинулся спиной ближе к соседу и снова уснул. Утром сирена завыла – подъём! Я поднялся, хочу обуться, а одного ботинка нет! Худой остался, а целый исчез. Сосед мой лежит и не думает вставать. Я стал его будить, но он не реагировал. Я испугался: это было подозрительно. Ощупал его лицо, оно было холодное. Сосед мой был мёртв, а я ночью к нему прижимался, чтобы теплее было. Получилось, что искал тепла у трупа. Его на носилках унесли.
Пришёл комендант – выгонятель. Все его сразу обступили с жалобами. Оказывается, не я один пострадал. Кто-то говорит чуть не со слезами, что у него ботинки украли, у другого – шапку. Комендант ответил: «Не надо было спать! Вы зачем попали сюда, Советская власть не хороша была?» Я молчал. Произвол и издевательства налицо. Одну ногу обмотал портянкой, на другую надел ботинок.
Повели в столовую. Дали 600 г хлеба на целый день и черпак баланды, не солёной, горькой, из капустных листьев. С волчьим аппетитом всё проглотили. У одного хлеб утащили. Он кинулся к коменданту: «Товарищ комендант, у меня хлеб украли!» А тот ему отвечает: «Ты что, сам не научился жрать?»
Самое страшное было впереди.
Когда вернулись в барак, нам сообщили, что барак № 1 – лазарет, там лежат больные дизентерией, чтобы мы к нему близко не подходили. На второй день нам стало известно, что из лазарета возврата нет, оттуда одна дорога – в братскую могилу. Сообщение очень тревожное.
Уже холодно, осень. Я голову ломал: как быть с одной босой ногой? Один из нас уже познакомился с зоной и говорит мне: «Иди в лазарет, там целая гора во дворе лежит вещей умерших». Я обрадовался такому совету и сразу пошёл туда. Правда: лежит целая гора дерматиновой обуви на деревянной подошве. Я оставил свой рваный ботинок, подобрал пару и в барак. Холодный и голодный.
Скукота живьём съедает. Я решил немного пройтись по зоне. Вижу: у «царских» ворот группа молодых ребят чего-то ждёт. Я подошёл, спросил, кого они ждут. Ответили, что сейчас приедет грузовик с капустным листом для столовой. И правда: ворота открылись. Машина с полным кузовом капустного листа въехала во двор. На капусте сидел охранник с двухметровой палкой. Ребята все кинулись, чтоб хотя бы один лист стащить, а он кричит: «Не трогать!» Какой там не трогать, когда голод сильнее, чем это «не трогать». Я левой рукой схватился за задний борт, но не успел взять лист, как со свистом палка ударилась рядом с моей рукой. Палка треснула от удара. Я был последним, кто потянулся за листом, но был первым, кто отказался от этой затеи: если бы палка попала по руке, я бы на всю жизнь остался инвалидом. Второй беспощадный удар попал парню по голове, и тот замертво упал. Всё! Никому больше не нужно капусты! Все разбежались…
В лагере была полная антисанитария, вольготные условия для вспышки любой болезни. Недолго мы жили в бараке, который считался здоровым. Вдруг появился больной, которого не перевели в первый барак, т.е. в лазарет. Наш барак имел посередине проход. Больного поместили на противоположной половине, а здоровые оттуда перешли на нашу сторону. Остальных перевели в третий барак. Левая половина нашего барака тоже стала лазаретом. Когда мы спросили, почему первого больного не переводят в лазарет, нам ответили, что там уже нет мест, лазарет полный. Умирало меньше людей, чем заболевало. После первого больного второй появился, через день и третий. И так небольшими паузами. Пришлось открыть второй лазарет. Если по прибытии в лагерь единственной профилактикой было не подходить к первому бараку, то теперь нам не велели ходить на ту сторону нашего барака. Было страшно, и никаких шансов на спасение не предвиделось. Мужчина, который в вагоне нам вкратце описал этот лагерь и назвал лагерем смерти, говорил чистую правду. Я бы мог добавить как живой свидетель, что это был «сталинский Бухенвальд» и ничто другое.
Обстановка стала очень критическая, и никто не мог предположить, что для тех сорока-пятидесяти человек, которые были ещё на ногах, близко спасение.
Мы жили с мыслями, что не сегодня-завтра дойдёт очередь заболеть до кого-то из нас.
Вдруг однажды двери открылись, и нам объявили: «Всем, кто ещё на ногах, сейчас же перейти в другой барак!» Мы тут же последовали команде, пришли в этот брак. Там сидели три человека в белых халатах. По очереди у всех нас спросили: «Поноса нет? Живот не болит?» К счастью, никто не жаловался. Тут же нас погнали на станцию, посадили в поезд и отправили в Тавду. Это было настоящее бегство от дизентерии.
Громким голосом можно было Бога благодарить за спасение, но мы этого не делали, потому что не верили. Сейчас, как вспомню, именно Богу благодарен я за это спасение и ещё неизвестному врачу за то, что решил нас спасти, не хотел, чтобы все погибли.»