Вера Кузьмина о поэте и поэзии в проекте КФС (Коллекция феноменов саморефлексии).
Страна в снегу
***
Страна в снегу…фонарь едва горит, ночь, улица, аптеки нет — и ладно…Пойдем с тобой за чем-нибудь в «Магнит» — за солью, манкой, пастой шоколадной. Тетрадок взять, по восемь пятьдесят — записывать не байки, просто были. Что вышла из народа — мне твердят. Ну ладно, пусть. Чтоб вы в него — входили.
В тетрадках — и солдаты, и поля, окраины, пьянчуги, бабы, гари: страна, она не стоит ни рубля. Она как жизнь — не спросят и подарят.
Страна в снегу…простудный кашель стих — сырой сосулькой давится, болея. А на моих веревках бельевых играют фрейлехс грустные евреи, и у подъезда Борька Пастернак, пришедший со второй чеченской психом, на лавочке смолит сырой табак с Коровьевым и алконавтом Михой. А бабка Перелюбкина:»Спалят! Расселись тута, голоштанны баре!»
…в тетрадках, будто снег, лежат поля, окраины, солдаты, бабы, гари…
Входите — кто на плаху, кто на бой, а кто — домой. Никто не выйдет нищим, ведь у меня роман с моей страной — страниц на триста — может быть, на тыщу. Страна в снегу…насколько наше, мля — за чем-нибудь, на пару, в сумрак карий…
…вы вспомните меня, когда — поля? Окраины, солдаты, бабы, гари…
(Антология современной уральской поэзии. 2012–2018 гг. – Челябинск : Издательство Марины Волковой, 2018. – 760 с.)
Что лучше стихов
Едем… Ракитник, боярка с пичугами,
Тоненький лёд на переднем стекле.
Снежная трасса, деревня Чечулино,
Крепкие руки на старом руле.
Здешние трассы не давлены Джипами,
Джипам до трактора – нос не дорос.
Может, в такой же избёнке задрипанной,
То есть, в хлеву – народился Христос.
Бедность – она по-библейски приманчива,
Только вот – издали, как монастырь.
Вон Магдалина с красивым пацанчиком
Вёдра несёт и хайлает: «Упырь,
Сволочь ты, Ёська! Как шлёпну сандалией!
Братьев не слушашься, вечно война!»
Мальчик Иосиф, гляди, не продали бы…
Было уж… кровь по отцу не одна.
В это Чечулино – в августе, летом бы…
В сено… так бабочек тянет на свет.
Как же я рада – тебе фиолетово,
Что в Интернете я типа поэт.
Хочешь, отдам, что тревожит и дёргает:
Письма солдат и Цветаевский гвоздь,
Песни бурлацкие, волглые, долгие,
Воланда – видеть его довелось,
Смертную Каму, решёточки чёрные,
Бабкины вопли – слыхать за версту?
Нет. Не отдам. Есть фиговины чёртовы –
Лишь одному по плечу. По хребту.
Да и ваще – если руки мужицкие
Крепко и верно лежат на руле,
Дети, дрова и боярка с синицами
Лучше стихов на жестокой Земле…
(«Плавучий мост» №2(10)-2016 http://www.plavmost.org/?p=7515)
Птичье, странное и по Достоевскому
Помянуть бы нам Фёдор Михалыча —
Лук, да водка, да соль на столе —
Как царя нищебродства и кáлечи
На синичьей российской земле;
Рассказать бы дурному прохожему,
Что кнутом обжигает глагол —
Да не примет, привычней по роже ведь,
Чтобы кровь — на заплёванный пол.
Помогите звоночком и гомоном,
Воровайка-синица и клёст:
На предплечье моём переломанном
Плачет рыжий кривой Алконост,
А предплечье моё — будто веточка,
А рябинная кровь тяжела,
Но растут из продымленной ветоши
Два синичьих, клестовых крыла.
Ты послушай, прохожий, как торкает
Птичья рвань, голота-нищета:
Нам, калекам, словечка — и только бы,
Хлеба-хлебушка, ради Христа!
Кто мы — лешие, Господу свечи ли,
Воробьята в чердачной пыли?
Если б не были мы искалечены,
Ничего бы сказать не смогли.
Будет время, и птицы замечутся:
Ухожу… Алконост, отвернись…
Беспощадно большому калечеству
Не вместиться в обычную жизнь,
И оно достоевщиной выскочит
В побасёнках пропойц и шалав:
Перебитой рябиновой кисточкой,
Без каких бы то ни было прав,
Моховое, тряпичное, галочье,
Побывавшее в клюве клеста…
Так помянем, прохожий, Михалыча —
Словом-хлебушком, ради Христа!
(«День и ночь» №3-2015 http://magazines.russ.ru/din/2015/3/24k.html)
Из публикации в «Новых известиях»: Вера Кузьмина: «Стану бабой, что моют полы у любимого Господа Бога…»
«Петр Алёшкин — гендиректор издательства «Голос-Пресс», главный редактор телеканала «ОРТ Молодёжный» и журнала «Наша Молодёжь», лично взял у Веры Кузьминой интервью:
— Вера Николаевна, ваше детство было именно таким, каким вы показываете в своих стихах? Или в них много художественного вымысла? Кто ваши родители?
— Художественного вымысла в моих стихах нет. Это кажется мне неинтересным, а главное — у меня это плохо получается. Мое раннее детство прошло в бараке, на окраине города. Там жили в основном рабочие с заводов (а заводов у нас очень много), старики со старухами и жулики. Позднее матери дали квартиру от завода, где она работала, но я всегда старалась уйти оттуда — на старом месте казалось теплее. Мать работала на заводе секретаршей. На машинке печатала. С отцом мы почти не жили — они с матерью рано развелись, но я его помню.
— Я рада, что мои стихи принимают. Это очень важно. Иначе зачем писать-то? Разве котел каши для себя одного варишь? Сам-то и сухарем обойдешься…
— Пророчат, что когда-нибудь ваши стихи войдут в школьную программу…
— Упаси Боже… Я очень скромно оцениваю свои стихи. И школьников жалко. Сама учиться не любила страсть…»
(«Новые известия» от 30.12.2018 https://newizv.ru/news/culture/30-12-2018/vera-kuzmina-stanu-baboy-chto-moyut-poly-u-lyubimogo-gospoda-boga)
Уральская речь
Я оттуда, где русская печь,
Где замерзла китайская вишня.
Сохраню я уральскую речь —
Чебакову, картовну, руднишну.
У меня — Бибигуль, не Брижит
Для каких-то Алешек и Ванек —
Тех, кто служит, и тех, кто сидит —
Напечет не ватрушек, а шанег.
А с бабенкой — лежись, не ложись,
А не то заколеешь, красивый…
Ах, прабабка, скажи мне «лонись»,
Прадед, рявкни, что базгнулся в лыву.
Эти крохи я буду беречь,
А припрет — запишу на заборе,
Чтоб впадала уральская речь
Тихой Каменкой в русское море.
Я всего лишь с Урала, ага:
Золотая расейская одурь,
Подрываю собой берега,
Чтобы пили уральскую воду:
Торкать, робить, баздырнуть, куды…
Ладить, блазнить, обрямкаться, ноне…
Я всего лишь кусочек руды
У Расеи и дроли в ладони.
Измениться? Вот это — ни-ни.
В общем, дурочка, стрижены косы.
…сохрани ты меня, сохрани —
Дроля-боля, баской, долгоносой…
(«Новые известия» от 30.12.2018 https://newizv.ru/news/culture/30-12-2018/vera-kuzmina-stanu-baboy-chto-moyut-poly-u-lyubimogo-gospoda-boga)
Яблочное
А все стихи на свете — о любви… В занозах, поцелуях и разломах.
О том, как ты идешь среди живых, стреляешь, совершая новый промах,
В тебя стреляют — чертова напасть, чтоб уложить вповалку на постели…
Но очень трудно в яблочко попасть.
Любовь слепа.
Слепым не видно цели.
А все стихи на свете — о войне… Про veni, vidi, vici, девять граммов.
И яблоки по-прежнему в цене — вас много, победителей-Адамов,
Доставших до эдемских облаков (и многие достали, между прочим…)
Познание — оно и есть любовь.
И хорошо, когда без червоточин.
А все стихи на свете — о вине… О винном аромате райских яблок,
О том, что виноваты не вполне, безжалостно разбив о быт кораблик,
О чертовой виновнице-судьбе: мы не при чем, не в деле и не в доле…
А все стихи на свете — о тебе.
О яблоках.
Войне.
Любви.
И боли.
(«Новые известия» от 30.12.2018 https://newizv.ru/news/culture/30-12-2018/vera-kuzmina-stanu-baboy-chto-moyut-poly-u-lyubimogo-gospoda-boga)
Век-покемон
…Мне на плечи бросается век-волкодав…
О.Э. Мандельштам
Я щекастая баба — не Гете, не Дант, но доходит (ключом до замка), почему мне так дорог Исаак-эмигрант и зарезанный Васька-зэка, и задавленный лошадью тихий Федот (через месяц ушел за женой): потому что на мне обрывается род — деревянный, тряпичный, ржаной. Мне реветь? А не буду, хоть палкой убей синеглазую дерзкую голь — пересыпала ломтик житухи моей мужиковая крепкая соль. Он стирает мне слезы с обветренных щек и латает дырявые дни. Он из прошлого века — советский еще, значит, мне, соловецкой, сродни. Как плюет двадцать первый пластмассовый век кукурузой двадцатому в грудь… Но смахнет шелуху мой родной человек: «хомячок мой щекастенький – будь».
Если делишь копейку, горбушку и сон, ерунду-лабуду-лебеду — пусть на плечи бросается век-покемон мне — последней в ушедшем роду…
(«Новые известия» от 30.12.2018 https://newizv.ru/news/culture/30-12-2018/vera-kuzmina-stanu-baboy-chto-moyut-poly-u-lyubimogo-gospoda-boga)
Из интервью Наталье Лисовой «Я — простая бабенка, почему-то научившаяся писать стихи…» для портала «Новый Каменск»
«- Какое место поэзия занимает в вашей жизни?
— Для меня это очень небольшая часть жизни. Да, довольно интересная. Но реальная жизнь намного интересней. Кровью, как Есенин, писать уж точно не буду. (Когда в гостиничном номере не было чернил, поэт писал кровью — прим. ред.)».
«- Какие эмоции испытываете, когда слышите в свой адрес «самородок» и «огромный поэт», когда вас сравнивают с Николаем Рубцовым, Мариной Цветаевой, Николаем Некрасовым?
— Есть желание изничтожить на месте. За «самородка» — в особенности. Я — простая бабенка, почему-то научившаяся писать. Вреда от моих писаний никому нет, и это главное. Так что оставьте простую бабенку в огороде полоть морковь, ей в окладе для иконы неуютно».
«- Ваши пироги да сад-огород и вводят критиков в заблуждение. Им непонятно: как такое может писать «обычная баба»? В ваших стихах — не просто яркие люди из народа: в их судьбах точно отражается история страны. У вас и библейские мотивы, и отсылки ко многим классикам, и еврейская тема, будто прожитая вами…
— У меня и самой иногда появляется ощущение, что пишу не я. Будто кто-то водит моей рукой, шепчет на ухо. И ты откуда-то уже знаешь, какое слово тут будет жить, а какое — не будет. Получается, что в стихах я одна, а в обычной жизни — очень обыкновенная, без всяких заморочек. Жить двойной жизнью — это даже интересно и… привычно».
«- Вера, многие ваши стихи очень личные, в них — душа, переживания… Легко ли вы выкладываете такие стихи в Интернет?
— Это самый больной для меня вопрос. Не могу писать придуманное, не про себя или про то, чего не видела. Я пробовала — стихи выходят гладкие, но мертвые. Иногда, когда пишу, как босиком на снегу стою… Пока меня спасает то, что в И-нете читают те люди, которые не знают меня лично. Возможно, пришло время раскрыться. Возможно, когда раскроюсь, перестану писать совсем, если публичность доконает. Стихи – ещё не вся жизнь, а всего лишь небольшой её уголок…»
(Портал «Новый Каменск» http://n-kam.ru/lisovaya/vera-kuzmina-ya-prostaya-babenka-pochemu-to-nauchivshayasya-pisat-stichi.html )