Из книги «Мерцание» (книга стихотворений с авторскими комментариями), 1995
* * *
1 В карандаш сужается рука.
Строфы не доходят до щепоти
пальцев, образуя облака
саморасширяющейся плоти,
5 над листом снующие, слегка
пальцы щекоча при развороте.
7 Ложь воняет. Правда на себе
замкнута, поэтому порочна.
(Вот, к примеру, на одной трубе
А и Б сидят не очень прочно.
11 Твой вопрос, считай, ещё в уме,
правда же кричит: «На водосточной!»)
13 Нарастает мощная тоска;
слёзы, не мутируя во влагу,
выступают солью у виска;
я уже, как хлеб, жую бумагу,
17 поменяв на дауна оскал
всю первоначальную отвагу.
19 Как растолковать тебе, дружок,
распалив твоё воображенье,
что стихи не столько под рожок
словосочетающее пенье,
23 сколь застывший между строк прыжок
в тишину из головокруженья.
25 Кто стоит за плоской тишиной
и вращает ручку центрифуги?
Это красный, алый, золотой —
жидкий Ангел тусторонней вьюги,
29 колющий невидимой иглой
мой язык то лживый, то упругий.
31 Он взрыхляет верхние слои,
где слюна подмешана к желанью
славыпреклонениялюбви.
Он своей почти кипящей дланью
35 лезет дальше — в тайники мои,
к их ненасекомому жужжанью.
37 В пустоте Он может пустотой
взять и улыбнуться, но движенье
этой пустоты заполнить мной,
пока я от перенапряженья
41 глохну, извиваясь над строфой,
перхотью усыпав откровенье:
43 «Бездна, выпрямляя глубину,
как-то не трагично и печально
мерно переходит в вышину
высоты, где, вовсе не случайно
47 дар бездонный отдавая дну,
не звезда мерцает, а молчанье».
Имел ли текст замысел? Честно говоря, не помню. Был сильный кризис доверия к творчеству вообще — это помню. Остаточным выхлопом информация книг Ауробиндо, Сатпрема, Даниила Андреева, Сведенборга, Беме, Бардо Тходол, Платона («впечатлительность — мать эклектики») сложилась в довольно мрачный и безнадёжный узор. Этот кризис так и не будет преодолен полностью. Облако недоверия, равное состоянию снятого рапидом землетрясения, породило ритм текста. Фигуру строфы выбрал я, а не она меня, ибо, как заметил уже читатель, ритмом я не владею. Конструирование же строфы — это довольно грубая попытка имитировать интонацию. Вибрация вселенной — это пародия на вибрацию Бога. Поэтический ритм — пародия на вибрацию вселенной. Интонация — пародийный вариант поэтического ритма. А строфика — пародия на интонацию. «Опущенность» моей поэтической техники не вызывает, надеюсь, больше никаких сомнений. Имени у текста не было, а выбирать кличку я не стал.
1. Опуская факт, что начало стихотворения — почти всегда кувырок через голову на приёме у английской королевы, скажу: первый стих имеет за своим текстом (затекст) тривиальную декларацию о поэте как едином органе.
2-4. Поразительно то (хотя это-то как раз норма), как, сохраняя вроде бы непротиворечивость с первым стихом, строки 2-4 имеют в виду совершенно противоположное. Если не обращать внимания на некую изысканную орнаментальность, то стихи довольно просто сводятся к ощущению, что поэзия (поэтический поток) имеет некую агрессивную волю. Хозяин этой воли ещё не появился в тексте. Собственно, имеем попытку взять быка за рога до того ещё, как этого быка привели. Забегая вперед, замечу, что все художники начинают играть роль тореадора, но, по сути, выглядят, как быки на арене.
5-6. Стихи пробуют замотивировать путем детализации псевдореальности саму псевдореальность: универсальный принцип и детского вранья, и «философских школ», и любого творчества.
7-12. Возможности поэтической речи (организованного хаоса языка) исчерпываются
а) говорением=сообщением информации о предмете, б) символизацией предмета информации, в) сокрытием предмета в процессе говорения о нём. Не вступая в дискуссию о сознательности или бессознательности этих процессов, отмечу лишь, что данные возможности речи «работают» как по отдельности, так и слитно, в симбиозе. Преодоление условности поэтической речи — это осознание и реализация интуиции, что слова не должны стараться выражать, а обязаны стремиться не мешать. Данные же стихи принадлежат к очень низкому уровню (уровню «а»). Дискредитация правды как низкого уровня фиксации реальности имеет затекст: тотальная саморазрушительная неуверенность автора в собственных рефлексиях, включая те, что движут данное стихотворение.
13-18. Ярко орнаментальный строй строфы отчасти является примитивной реакцией на «прозаизм» предыдущей.
17-18. Между этими полюсами (поэт-юродивый и поэт-воитель) кочует образ поэта, которого принимает за такового современная Эстетическая Доктрина. Стихи представ-ля-ли бы собой общее место, кабы не слово «даун», антагонистичное «юродивому» (убогому). Даун — канал, которым пользуются для своей «игры» низкие энергетики, но канал самозасоряющийся, и «чернуха» проталкивает себя через него, как бы используя вантус.
19-22. Опять балансирование на уровне тривиальности. Здесь мы имеем вторую версию 17 и 18 стихов. Дружок — здесь и в других текстах это слово оказалось и окажется по протекции трогательной строфы И.Бродского: «Навсегда расстаемся с тобой, дружок, Нарисуй на бумаге простой кружок. Это буду я: ничего внутри. Посмотри на него, и потом сотри.»
23-24. Прорыв, начатый «дауном». Головокружение — не романтическое состояние творчества, а симптом провала в тёмные пласты. Тишина — код небытия. Вспомним два перевода финального стиха «Гамлета»: а) «Дальнейшее — молчание». Б.Пастернак. б) «А дальше тишина…» М.Лозинский. Для меня они антагонистичны. Молчание — божественное состояние, которого человек в силах достичь, развязывая кармические узлы в течение одной или нескольких жизней. Тишина — атрибут пустоты, добытийственная форма. Молчание не атрибут Бога, но форма человеческого сознания, летящего к Нему. Молчание противоположно тишине. Тишина враждебна молчанию.
25-26. Риторический вопрос вобрал в себя несколько параграфов размышления. Глупо идентифицировать себя с тем, что ты говоришь, наивно идентифицировать себя с тем, что ты думаешь, и опасно считать, что твое Я — это и есть Ты. Человек — самопауза энергии, необходимая для принятия этой энергией важного решения. Человек — энергетическое торможение (вариация на тему Шеллинга?). Человек не производное от битвы света и тьмы, а сама эта битва. Человек — ничто, т.е. просто точка, в которой силы тьмы и света начи-нают тормозить друг об друга. Но над точкой вспыхнула радуга: хочу света, а не тьмы. Это ли не чудо! И сразу же человек — нечто. Через сознание, подсознание и несознание (плотные тёмные слои) человека Космос «внешний» переходит в Космос «внутренний». Человек — скачок перехода. Человек — точка повышенного риска. Человек и есть этот риск. То, что мы называем своей фантазией, суть область, где гуляют «переодевающиеся» тёмные энергии. Интеллект же векторно ориентирован на ошибку, как его создание — машина — ориентирована на катастрофу. Ум хаотичен по определению. Ум может опровергнуть и опровергает моменты истины как неинтеллектуальные моменты (в этом он прав) и, стало быть, с его точки зрения, не заслуживающие доверия. Короче: куда ни кинь — всё клин. Вдохновение, которое априорно художником принимается как священное состояние, — просто канал для информации. А какой информации? Стать одержимым до примитивности просто, т.е. просто в квадрате. Схема: а) человек считает, что все появившееся (произведенное) в его мозгу или ощущениях и есть он сам; б) существуют неодухотворенные тёмные энергии, которые, вселившись в стул, станут ощущать себя стулом, а вселившись в человека… ясно? Тем более, что вселяться эти ефрейторы дьявола предпочитают не в стулья. Значит: а+в = одержимый. Вот вам типичный эпизод «творческой биографии». «Переодевание» происходит постоянно. Человек=художник похож на провинциальную гостиницу, заселяемую, освобождающуюся и заселяемую опять. Договоры с Дьяволом — излишняя романтизация процесса. Большинство дел обстряпываются анонимно и незаметно для субъекта.
Плоский — намёк на мое ощущение мира Тишины как двумерного + ассоциация: стихи — текст — бумага — прямоугольник. Центрифигура — кодированный намек на тошноту + головокружение.
27-28. Появление Хозяина скорей театральное, чем реальное. Красный, алый, золотой — цвета, в которые «переодевается» чёрно-белая вьюга. Спектральная парадигма фиксирует процесс «переодевания»: явно опасные цвета, красный и алый (по тибетской символике), перетекают в золотой, плюсовой, с моей точки зрения, цвет (см. «Ветра плывут на золотой волне…») .
29-30. Мысль, что творчеством управляет «Великий Математик», выражена довольно ясно. Противоположение «то лживый, то упругий» очень характерно: не правдивый язык, а упругий, т.е. единственно, на что хватает художника, так это на первичный сопромат с безусловно скорой капи-туляцией.
31-33. Эго, будучи первичным толчком=поводом человеческого творчества, становится его двигательной частью, поэтому на самопреодоление искусства по схеме: монолог — диалог — Молитва не приходится надеяться, т.к. процесс застревает в лучшем случае на втором этапе (диалог=спор), где и держит агрессивную стойку.
34-36. Логичнее было бы предположить, исходя из всего сказанного, что мои = автора тайники — давно уже владение Хозяина, но алогичная надежда (а бывает ли она иной?) оставляет возможность веры, что тайники ещё мои, а не его, и, значит, не всё ещё потеряно. Надежда умирает не последней, она не умирает никогда. Даже когда всё умрёт, надежда останется.
37-42. Кодирование сложного метафизического действа. Видимо, атака дьяволом Бога через человека самая безопасная для дьявола, ибо к человеку обращен невоинственный лик Господа. Человек детерминирован Дьяволом — дьявол использует человека. А под взглядом Господа человек — свободен. Свободен даже в желании предать своего Отца. Если бы Господь «защитил» себя гневом от дьявола, когда тот атакует Его через нас=людей, мы стали бы покинутыми, ибо не в наших силах пробиться сквозь гнев Божий к любви Божьей. Но Господь любит нас и терпит страшные укусы дьявола, и поэтому лик Его, обращённый к нам, улыбается и кровоточит (не путать с улыбкой дьявола (38), которая сродни иронии и смеху). Улыбка дьявола — начало хохота. Улыбка Бога — начало поцелуя.
43-48. Переход от предыдущей строфы к этой — невероятен. Но реабилитация поэтического процесса, если и возможна, то только через благодать Отца нашего, который очищает наши интуиции Своим светом. И если мы сделаем хоть один шаг в Его сторону, Он пройдет навстречу неизмеримо больше.
Обращение бездны в вышину высоты сродни «кувырку» Вергилия и Данта в 34 песне «Ада». Символика подобных мероприятий чиста, но от механики их исполнения попахивает мошенством.
48. Вечность — это состояние постоянного покоя, находящегося в постоянном движении. Молчание — музыка вечности.
(http://modernpoetry.ru/main/vitaliy-kalpidi-mercanie)
Продолжение на следующей странице