Виталий Кальпиди, поэт, культуртрегер. Автор 11 поэтических книг. Стихи переведены на 15 языков.  Основатель и автор Уральской поэтической школы.  Автор проектов «Русская поэтическая речь-2016», «Жестикуляция».  Живёт в Челябинске.
http://mv74.ru/upsh/vitalij-kalpidi.html
http://mv74.ru/kalpidy/

ГЛАВА № 1

Пусть читатель этой главы убедится, что медицина нужна по большому счету для того, чтобы узнать, от чего мы умрём. А поэзия – от чего мы умерли и почему при этом до сих пор живы.

* * *
Пыль во рту летящей птицы.
Круглый лёд в зобу леща.
Прошуршали наши лица,
как тряпички трепеща.

То сама себя капризней
(слаще лытки мотылька),
то, в отличие от жизни,
смерть по-прежнему легка,

но не так великолепна,
как над нею облака…
Слеплен хлеб. Судьба ослепла.
И смола – из молока.

И покуда в рай капустный
наших деток прячем мы,
«Это вкусно, это вкусно», –
воют волки тёплой тьмы.

* * *

Ребристыми твёрдыми ртами
касались мы в пятом часу,
когда целовались котами,
обоих держа на весу.

По воздуху птицы шагали,
пока он сквозь них не пророс.
И выли сверчки по-шакальи
над хворостом серых стрекоз.

В пальто из промышленной ваты
в сухой тишине серебра
стояла ты продолговатой,
вся стругана не из ребра.

Раздевшись до штопаной блузки,
ты шла прижиматься ко мне.
Господь, некрасивый и узкий,
ударил меня по спине.

Практически без напряженья
под кошек пугающий мяв
Он выдавил два наслажденья,
как тюбики, ангелов смяв:

загнул их в такую валторну,
в такую спиральную жуть,
что те изначальную форму
уже не сумеют вернуть.

И сразу же хлопнула фортка,
и в комнате стало темно,
и слёзы твои, идиотка,
почти застеклили окно.

За ним не канючили кони
солидную меру овса,
и грудь у меня на ладони
опять уместилась не вся.

Счастливее, чем полудурки,
мы лыбились, а на полу
два ангела, словно окурки,
от злости шипели в углу.

Давай их накроем рогожкой
и выбросим, как воробьих,
а то наши тёплые кошки
неправильно смотрят на них.

Практическое использование русской пыли как фундаментальная ошибка бытия

Тихой сапой слово «крот»
открывает слово «рот»,
и мгновенно у крота
лезет глина изо рта.

Дом из пыли, если в нём
пыльный мальчик, над огнём
нагревая пыльный мёд,
песни пыльные поёт.

Мать из пыли. Пыль – отец.
Пыль – начало и конец.
Годовалая сестра
пылью лыбится с утра.

Всё из пыли: даже пыль,
даже клевер и ковыль,
даже пыльная тоска,
лишь икона – из песка.

Время сделано из спиц,
спицы сделаны из птиц,
птицей голову намыль,
и взлетит, как птица, пыль.

Вот в коляске – инвалид,
он из пыли, пыль – болит.
Пожалеем – и в утиль,
потому что жалость – пыль.

Пыльный луч. Вокруг темно.
Называется – кино.
На экране – водевиль,
в зале тихо плачет пыль.

Из бумаги – только бог.
Он бумагу где-то смог
раздобыть себе и вмиг
смял её и, смяв, возник.

Он прошёлся по двору
и пришёлся ко двору…
Не сдувай с меня пылинки,
а иначе я умру.

И останется красив
осенью лесной массив,
он под ветром, кто не в курсе,
не изящный, но курсив.

Два События, странным образом отменившие Конец Света

Не Дали ли литовской плойкой крутит лукавый ус,
а Везувий готовит пьесу «Выдавливание угря»?
Иисус за пазуху понапихал медуз,
а в трусы для юмора сунул себе угря.

И, конечно, женщины сразу же встали в рост,
а после пытались взобраться каждая на плечо
каждой, фактически этим изображая тост,
звучащий вполне таинственно: «Ну сунул в трусы! И чё?».

«Если тебя не трахали, значит, тобой гребли!» –
этот кремлёвский лозунг всегда переходит в спор:
перевёл я старуху в доллары, переведя рубли
«на зелёный», как того и требовал светофор?

Не помню, как всё случилось, но стало потом светло.
Причиной этого чуда, видимо, был рассвет.
Я подошёл к двери и разбил кулаком стекло
и только потом заметил, что кулака-то нет.

Чехов за «Ваньку Жукова» подсчитывал барыши,
а после подробно думал, как на дежурстве мент:
«Боже, как эти дамы с собачками хороши
на этих китайских молниях, ломающихся в момент».

Ельцин горит в аду, в руке у него свеча
ректальная, для которой и выдумали пластид,
если хоть кто-нибудь запалит её сгоряча –
пусть это войдёт в анналы… (Филолог меня простит.)

Коль Бог твой в тебя не верит, молитву ему прочти –
может, уснёт. При этом зови его мягко – «Бох».
В спичечном коробке моём маковые почти
головки сушёных ангелов гремят, как сухой горох.

Это намёк на то, как не повезло Христу:
поскольку Он не возлюблен, а попросту знаменит
тем, что привязан, как банка, к дьявольскому хвосту,
и, где пробежит лукавый, там Сына и загремит.

Сейчас Он – среди заброшенных, горящих во тьме промзон
галактики Треугольника (она же – Левиафан),
его прикрывает Хиггса мужественный Бозон,
одно из пяти имён которого – Иоанн.

Осень. Деревня. Кладбище. Псы на могилы ссут.
Ворон клюёт котёнка, и нету его лютей.
Ползёт по тропе младенец ростом со «Страшный Суд»,
сбивая росу и гусениц с храпящих в траве людей.

* * *

Кричи на свет от фонаря,
на бога, спящего в сторонке,
ведь у него во рту земля,
а сквозь неё блестят коронки.

Кричи на кирпичи, на шлак,
наваленный котельной сбоку,
где Плейшнер с визгом: «Пастор Шлаг!» –
коронки выдирает богу.

Кричи на банду мертвецов,
освоившую чиркать спички,
коль сад с фамилией Кравцов
седыми птичками напичкан,

коль дождь по отчеству – «Трава
и даже тень травы измяты»,
коль бога видит татарва
немного шире, чем буряты.

Кричи на родину в цветах,
прикрывших мёртвым подбородки,
она лежит под порхи птах
с торчащей радугой из глотки.

Кричи, коль глотка коротка,
хотя шепнуть намного проще,
что паводок без поводка
пращой вращается над рощей.

Прощай, песок моей души,
ты сам себя скроши у храма,
когда я в ящик от души
сыграю роль второго плана.

Кричи, как в трениках физрук,
что притащил с ночной рыбалки
зубных протезов пару штук,
застрявших в жареной русалке.

Кричит старик. Кричит малыш.
Кричат из-под земли и с крыши.
Поскольку, если ты кричишь,
чужого крика ты не слышишь.

Бог пасть отверз, сорвав печать,
а там подёрнуто огнём всё,
но Он не сможет отвечать,
пока мы хором не заткнёмся.

Зато и праведник, и лжец
кричат по образу подобья,
пока молчащий образец
их наблюдает исподлобья.

Ты на распятье закричи,
где плоский плотник своевольно
висит без видимых причин,
и – знаешь что? – ему не больно.

Опыт прочтения

О Главе № 1 написано во втором томе «Русская поэтическая речь-2016. Аналитика: тестирование вслепую»: 11, 12, 61–64, 80, 134, 135, 174–175, 181, 182, 188, 204,
211, 228, 231, 313, 320–321, 330, 339–342, 352, 353, 354, 357, 358,
409, 422, 430, 436–438, 441, 460, 530, 565, 567, 582, 588, 589, 599,
611, 614, 626–627, 630–632, 634, 636, 642, 643–644.

Отзыв №1
Имполитова Юлия , 2 курс, филфак ПГГПУ

Ребристыми твёрдыми ртами
касались мы в пятом часу,
когда целовались котами,
обоих держа на весу.

По воздуху птицы шагали,
пока он сквозь них не пророс.
И выли сверчки по-шакальи
над хворостом серых стрекоз.

В пальто из промышленной ваты
в сухой тишине серебра
стояла ты продолговатой,
вся стругана не из ребра.

Раздевшись до штопаной блузки,
ты шла прижиматься ко мне.
Господь, некрасивый и узкий,
ударил меня по спине.

Практически без напряженья
под кошек пугающий мяв
Он выдавил два наслажденья,
как тюбики, ангелов смяв:

загнул их в такую валторну,
в такую спиральную жуть,
что те изначальную форму
уже не сумеют вернуть.

И сразу же хлопнула фортка,
и в комнате стало темно,
и слёзы твои, идиотка,
почти застеклили окно.

За ним не канючили кони
солидную меру овса,
и грудь у меня на ладони
опять уместилась не вся.

Счастливее, чем полудурки,
мы лыбились, а на полу
два ангела, словно окурки,
от злости шипели в углу.

Давай их накроем рогожкой
и выбросим, как воробьих,
а то наши тёплые кошки
неправильно смотрят на них.

Мотивный анализ:
Произведение представляет собой своеобразную вариацию библейского мифа об Адаме и Еве. Текст открывается следующими строками:
«Ребристыми твёрдыми ртами / касались мы в пятом часу…»
Слово «ребристый» само по себе имеет семантику неровной, покрытой выступами поверхности, но также оно отсылает нас к слову «ребро», от которого непосредственно происходит. Упоминание ребра есть и в следующих строках:
«…стояла ты продолговатой / вся стругана не из ребра…»
Обнаруживается некий анти-миф: подтверждение этому есть и в описании Бога («…Господь, некрасивый и узкий, / ударил меня по спине…»), и в описании ангелов, в данном тексте представленных более как демонические силы, нежели божественные, мешающие свершению акта чистой любви («…два ангела, словно окурки, / от злости шипели в углу…», «…как тюбики, ангелов смяв»).
Лирический герой женского пола является читателю отнюдь не идеальным образом, что само собой противоречит мифу, т.к. Ева, сотворённая из ребра, мыслится безупречной. Здесь же мы видим, что девушка выглядит «продолговатой», то есть неправильной формы (вероятно, размер груди тоже указывает на некую нескладность её фигуры). Её образ сопровождается такими деталями, как пальто из промышленной ваты и штопаная блузка, что говорит о материальном неблагополучии героини. Тяжесть пальто резонирует с лёгкостью сшитой вручную блузки, и это добавляет образу девушки противоречивости, неестественности.
Сам любовный акт здесь является читателю в большей степени чем-то «данным свыше», нежели порочным («целовались котами»). Подтверждено это тем, что сам Господь благословляет его, более того, подталкивает героев идти друг к другу (как ни странно, мужчину он направляет своей рукой непосредственно, буквально «ударив по спине»).
«…а то наши тёплые кошки /неправильно смотрят на них».
Коты в древней русской мифологии – животные-хранители домашнего очага, уберегающие жителей дома от тёмных сил, нечисти. Возможно, именно потому тёплые кошки, принадлежащие лирическим героям, «неправильно» смотрят на ангелов, что они есть не что иное, как явление демонических сил, тогда как кошки, подобно и самому Господу, оберегают героев, являются не только символом уюта и нежности, но и олицетворением непорочности любви и невозможности тёмных сил вмешаться в отношения.
Существуют, однако, и другие силы, очевидно возражающие происходящему. Возможно, этими силами являются силы судьбы и рока. Читатель может ощутить это вмешательство посредством нагнетания автором произведения общей окружающей атмосферы (строфы VII-VIII): возникает тьма, резкий, неприятный звук хлопающей форточки, как бы возвращающий героев «с небес на землю» буквально, также читатель видит, что девушка плачет. Имеет ли место быть мотив грехопадения?
Однако мы наблюдаем, что конец достаточно благополучен: герои принимают решение избавиться от мешающих их чувствам сил (вполне возможно, что здесь символами чувств героев выступают именно кошки), сами же они ощущают себя счастливыми, о чём в тексте говорится прямо:
«…счастливее, чем полудурки / мы лыбились…»
————————————————
Бог в картине мира автора предстаёт «некрасивым и узким», что даёт повод задуматься о том, каков есть мир, если Божество его несовершенно. То же наблюдается в образе женщины: очевидно, что реальный мир больше не идеализируется, в нём множество изъянов, отдаляющих мрачную реальность от безупречности (строфа II). Однако, несмотря на это, автор не отрицает возможности человека любить даже в несовершенном мире, и любовь в его картине мира по-прежнему остаётся самым важным аспектом. Бог, даже будучи похожим более на нечто приземлённое, по-прежнему продолжает направлять людей, наблюдать за ними и заботиться о них, говоря, что любовь – то, ради чего человек может и должен жить несмотря ни на что.

_____________________________________
Вы можете написать свою рецензию (мнение, рассуждения, впечатления и т.п.) по стихотворениям этой главы и отправить текст на urma@bk.ru с пометкой «Опыт прочтения».