Стихи, посвящённые юному челябинскому поэту, решившему
стать профессиональным революционером
Москва воняет. Пахнет Питер. Пермь
благоухает, почивая в бозе,
где невеликолепный Питер Пэн,
как рифма – чересчур претенциозен.
И, разбодяжив Екатеринбург,
свердловский нарк «дошёл»: над ним в кювете
столб отфонарный дрочит Микки Рурк
двумя руками – так он ярче светит.
Не путешествуй! Место знай своё!
Сиди на нём, чтоб появился глянец,
пока не вспыхнет в небе: «Ё-моё,
мы, кажется, приехали –
лябинск.
Он уязвим, гремуч, пахуч, пархат,
похож на циркуль, проглотивший штанген,
и всё же умудряется порхать –
под «Ан» закамуфлированный Ангел.
Пусть для него полоний – полонез,
а колумбарий – клумба, а не зданье,
но он не бес, свалившийся с небес,
а так себе – небесное созданье.
Скажи «Брэд Питт» – откликнется питбуль;
тут снег намят, как шарики из хлеба,
накатанные пальцами грязнуль,
практически свисающими с неба.
Для них в земле зарыт аккордеон
с набором чёрных безымянных клавиш,
горе нам, когда играет он
пространствами южноуральских кладбищ.
Пока мы с беляшами здесь стоим
и дышим производными напалма,
русалками набит Иерусалим,
а Вена – бритвами, а Пиза – чем попало.
А Гамсуна всё время лупит Кнут,
а Карфаген разрушен в «саркофаге»,
и пусть кузнечики коленки изогнут,
чтоб не забыть, как выглядит
Постился Блок до смерти, блокпосты
принадлежат поэтому поэтам:
их языки, как ящериц хвосты, –
отброшены (шевелятся при этом).
И ты, стоящий посреди страны,
её зеро подцвечиваешь красным…
Да будут твои умыслы умны,
а помыслы избыточно прекрасны!
Чтоб сделать выстрел из карандаша,
возьми графит, сдави его до кро́ви,
езжай в Озёрск, придумай УПШ,
и УПШ всегда тебя прикроет.
(Антология современной уральской поэзии. 2012-2018)
* * *
Кричи на свет от фонаря,
на бога, спящего в сторонке,
ведь у него во рту земля,
а сквозь неё блестят коронки.
Кричи на кирпичи, на шлак,
наваленный котельной сбоку,
где Плейшнер с визгом: «Пастор Шлаг!» –
коронки выдирает богу.
Кричи на банду мертвецов,
освоившую чиркать спички,
коль сад с фамилией Кравцов
седыми птичками напичкан,
коль дождь по отчеству – «Трава
и даже тень травы измяты»,
коль бога видит татарва
немного шире, чем буряты.
Кричи на родину в цветах,
прикрывших мёртвым подбородки,
она лежит под порхи птах
с торчащей радугой из глотки.
Кричи, коль глотка коротка,
хотя шепнуть намного проще,
что паводок без поводка
пращой вращается над рощей.
Прощай, песок моей души,
ты сам себя скроши у храма,
когда я в ящик от души
сыграю роль второго плана.
Кричи, как в трениках физрук,
что притащил с ночной рыбалки
зубных протезов пару штук,
застрявших в жареной русалке.
Кричит старик. Кричит малыш.
Кричат из-под земли и с крыши.
Поскольку, если ты кричишь,
чужого крика ты не слышишь.
Бог пасть отверз, сорвав печать,
а там подёрнуто огнём всё,
но Он не сможет отвечать,
пока мы хором не заткнёмся.
Зато и праведник, и лжец
кричат по образу подобья,
пока молчащий образец
их наблюдает исподлобья.
Ты на распятье закричи,
где плоский плотник своевольно
висит без видимых причин,
и – знаешь что? – ему не больно.
(Русская поэтическая речь-2016. Антология анонимных текстов. Челябинск : Издательство Марины Волковой, 2016. http://mv74.ru/rpr/glava-1.html/)
Продолжение на следующей странице