ГЛАВА № 112
Аксиома – промежуточная форма сомнения. Теорема – это страстная жажда доказательств, а не само доказательство. И только человек – недомерок всех вещей…
На Пятикнижие
1
Входишь в зиму – выходишь в тюрьму
Остальные боятся возврата
Возвращение следует в тьму
где проходят следы панибрата
Остальное выходит назад –
и убийству и блуду подобно
Панибрат говорит что он взят
ему холодно и неудобно
Что вернёшься почувствуешь лишь
после дождичка и вечерочка
Есть четверг утекающий с крыш
и застывшая в пятнице точка
А под пятницу снится что твердь
на воде растворилась как сахар
Вход в тюрьму – это выход на смерть –
и семь дней непрерывного страха
Хорошо было крышам висеть:
панибратья на них танцевали
А теперь как промокшая сеть
город вывернулся на вокзале
Объезжают его поезда
самолёты его облетают
Если заговоришь иногда –
не услышат и не прочитают
Если тихо умрёшь на мешках
и без мрамора или гранита –
непрерывный прерывистый страх –
не сходящая с неба финита –
это старый больной переход
в лабиринты и муки рожденья
и сходящих сходящихся вод
предсказанья и предупрежденья
И доколе присутствуешь в них –
панибратство законно а следом –
чуть любви в постклассический стих
чуть самоощущенье поэтом
От уже расходящихся вод –
под ногами библейские реки –
бытие что впадает в исход
полузвери получеловеки
Всех несёт головами вперёд:
ни один не уходит ногами
Это второзаконие: тот
кто блуждал рассчитался с долгами
По оставшихся чисел следам
нет спасения даже левитам:
перечислены все по родам
по семействам по классам по видам
2
Ну вот ребро твоё – и ради Бога:
вот руки ноги место головы
Идущего осилила дорога
осилила идущего на вы
Кусающего дня тупая кобра
не жалит а размазывает боль
Твои непересчитанные рёбра –
на лёгких тяжелейшая мозоль
Ну вот слепой немой и колченогий
давай опять поборемся на ты
Идущего осилили дороги
сломали горы обожгли кусты
Где птицы в окна и где звери в двери –
там дом твой пуст – и не ходи домой
Ты взвешен найден лёгким и потерян –
а тяжесть умерла в себе самой
* * *
60-летию Победы
1
От скольженья по краю невнятно болен:
так невнятна война.
Сотни юных героев у заваленных штолен
вспоминают имена.
Под резиновой подошвой лезвие бритвы:
вправо-влево – побег.
Если в холоде всё треснуло и разбито,
тогда лёд – оберег.
Больное, невнятное, если надо, –
вот финал городской весны:
перестукиваются герои ада
с ветеранами войны.
И скребутся, царапаются чуть слышно –
а руины дрожат.
Ни один из героев уже не дышит:
воздух ада сжат.
Ад невнятен и не лежит на месте,
а кочует, половец-печенег.
Где сгорают сотня героев, двести,
там и тающий лёд – оберег.
Никому не лежится и не сидится:
до конца стоят.
Позади Москва – что за зверь и птица –
город-ад.
Пионеров и ветеранов больше,
чем в каменоломнях звёзд.
А в девятом круге Молдавия, Польша
то воротят, то кажут нос.
Ведь любая катакомба – руина,
родина послевкусия.
И на седьмом небе Украина,
Белоруссия.
Пионер вырастает ветераном,
галстук – знаменем.
Жидким льдом и сжатым воздухом пьяным
утекаю, знаю я.
Всё равно я оберегаю штольни,
их круги и небеса.
Всё равно не шорох слышу, что ли, –
приглушённые голоса.
Фронтовик стареет пионером.
Тыщи крыс в тылу.
Я не знаю, что делать со светом серым,
утекая в серую мглу.
И война больна от скольженья по краю,
и герои кочуют по городам.
А оседлому ледяному раю
страшно там.
Опыт прочтения
О Главе № 112 написано во втором томе «Русская поэтическая речь-2016. Аналитика: тестирование вслепую»: 210, 271, 352, 353, 354, 356, 417, 432, 531, 597, 599, 611, 668.
Отзыв №1
Анастасия Гаврилова, журфак ЧелГУ
Глава 112
Современная поэзия для меня – это вот когда ее поносят всеми словами, а я тихо так поддакиваю, слушаю мимо уха, головой киваю, а сама читаю, и у меня, как у старого злобного Маяковского, плещется краска из стакана, глаза ползут по буквам и вообще ничего не понимают, но внутри, за глазницами, в горле, под ребрами что-то происходит. Невыносимая игра слов очаровывает, хочется хвататься за голову и кричать: «Что это, блин, такое?» – и плакать, как плачешь от хорошей музыки или сильной живописи. Этих выпендрежников новой поэзии не надо понимать – их надо чувствовать, хватать не слова, а эмоции, полчища настроений, поскальзываться на метафорах и стараться не обляпаться. Видите, я теперь тоже выпендриваюсь, и это мое постыдное удовольствие. Тоже хочется писать о своих эмоциях так, чтоб ничего не понятно, но сказано все, хочется ломать хребты словам. Нельзя мне такое читать – слишком лояльная. Даже про войну, такую, по существу, затертую до дыр тему читаешь и не окончательно понимаешь, пытаешься только прочувствовать. Про остальное вообще – черт его разберет: где крыши и панибратья, это вот что? война? тюрьма? российская глубинка? Да откуда я знаю. Знаю только, что кому-то очень тоскливо и больно, как всем бывает тоскливо и больно, только другими словами. В общем, не знаю, понравилось мне.
***
Мне всегда хотелось создать историю о герое, с которым ничего не произошло. Кто-то по соседству в этой истории добился нереальных успехов: стал, не знаю, героем войны, или в космос полетел, или стартап свой успешно запустил. А с моим героем не происходит ничего такого «вау», он просто есть, у него какая-то жизнь, какие-то переживания и какие-то ну нормальные такие достижения.
Таким героем мог бы быть, например, мой отец. Он дважды чуть-чуть не получил высшее, трижды завел семью с как минимум двумя детьми (я 2/3). Почти всю жизнь проработал журналистом в маленьком закрытом городе, и в правительстве маленького закрытого города его не очень любят, потому что мой отец – человек расхлябанный, но честный. Чтобы прокормить свою 3/3 семью, он сидит сутки через двое на автозаправке и под приятный эмбиент верстает какие-то проекты, иногда анонимно пишет что-то про правительство маленького закрытого города в местное крепенькое СМИ, где его, в общем-то, уважают. Лет десять назад он хотел построить своей 2/3 семье частный дом и жить хорошо и спокойно, но сегодня я приношу ему на смену холодную «Балтику – Девятку» и слушаю его подколы. И почему-то мне невыносимо больно его оставлять одного на этих сутках в пыльной прокуренной будочке с кислым запахом сырости и крепкого светлого.
О чем эта история? Да ни о чем. Просто история без героя, прочувствовать хорошо бы.
Отзыв №2
Жуйкова Александра, 2 курс ПГГПУ
Аксиома – промежуточная форма сомнения. Теорема – это страстная жажда доказательств, а не само доказательство. И только человек – недомерок всех вещей…
На Пятикнижие
1
Входишь в зиму – выходишь в тюрьму
Остальные боятся возврата
Возвращение следует в тьму
где проходят следы панибрата
Остальное выходит назад –
и убийству и блуду подобно
Панибрат говорит что он взят
ему холодно и неудобно
Что вернёшься почувствуешь лишь
после дождичка и вечерочка
Есть четверг утекающий с крыш
и застывшая в пятнице точка
А под пятницу снится что твердь
на воде растворилась как сахар
Вход в тюрьму – это выход на смерть –
и семь дней непрерывного страха
Хорошо было крышам висеть:
панибратья на них танцевали
А теперь как промокшая сеть
город вывернулся на вокзале
Объезжают его поезда
самолёты его облетают
Если заговоришь иногда –
не услышат и не прочитают
Если тихо умрёшь на мешках
и без мрамора или гранита –
непрерывный прерывистый страх –
не сходящая с неба финита –
это старый больной переход
в лабиринты и муки рожденья
и сходящих сходящихся вод
предсказанья и предупрежденья
И доколе присутствуешь в них –
панибратство законно а следом –
чуть любви в постклассический стих
чуть самоощущенье поэтом
От уже расходящихся вод –
под ногами библейские реки –
бытие что впадает в исход
полузвери получеловеки
Всех несёт головами вперёд:
ни один не уходит ногами
Это второзаконие: тот
кто блуждал рассчитался с долгами
По оставшихся чисел следам
нет спасения даже левитам:
перечислены все по родам
по семействам по классам по видам
(текст произведения скопирован с сохранённой авторской пунктуацией)
При первом прочтении стихотворение привлекает своей пунктуацией. Запятые и точки отсутствуют, есть только тире и двоеточие. Нет точек — непрерываемость текста, как единый поток мыслей, жизни.Получается единый, ничем не отделимый и не прерываемый текст. Строчки, где есть двоеточие или тире, незаметно переходят в другие, поясняющие их. Отсутствие точки в конце стихотворения означает, что оно может быть продолжено (и действительно, в сборке главы есть продолжающее, хотя уже совсем другое, стихотворение).
Очевидно, основный мотив стихотворения – мотив смерти. «Входишь в зиму – выходишь в тюрьму». Обычно зима олицетворяет смерть, и здесь зима подобна тюрьме, а тюрьма — неумолимая смерть, потому что греховна. «Остальные боятся возврата» — возврата в тюрьму. «Что вернёшься почувствуешь лишь после дождичка и вечерочка». Есть такая присказка «После дождичка в четверг», что означает не скоро или вообще никогда. Вероятно, лирический герой вернётся нескоро из той тьмы, что его поглотила, или вообще никогда.
«Есть четверг, утекающий с крыш и застывшая в пятнице точка». Какая-то ирреальность. Словно бы четверг уже закончился, а пятница ещё не начиналась. Как день сурка. Учитывая, что сам по себе текст не прерывается, это похоже на день сурка — раз за разом повторяющий день, кажущийся слишком долгим. «А под пятницу снится что твердь на воде растворилась как сахар; Вход в тюрьму – это выход на смерть – и семь дней непрерывного страха». Вещие сны снятся с четверга на пятницу. вероятно, лирическому герою приснилось, что он умрёт, и теперь у него будет семь дней непрерывного страха. Можно связать это и с Библией (семь дней недели, семь смертных грехов) — так или иначе число семь символическое.
«Если заговоришь иногда – не услышат и не прочитают Если тихо умрёшь на мешках и без мрамора или гранита – непрерывный прерывистый страх – не сходящая с неба финита – это старый больной переход в лабиринты и муки рожденья». А вот это уже интересней. Получается, рождение и смерть – непрерывный процесс. Это заезженный процесс (старый больной переход), но тем не менее неиссякаемый. Ты рождаешься и умираешь. И это пусть и мучительно, но неостановимо. Поэтому текст так же ничем не прерывается.
«От уже расходящихся вод – под ногами библейские реки – бытие что впадает в исход». Снова отсылка к Библии.
«Всех несёт головами вперёд: ни один не уходит ногами». И вот хорошо читаемая линия смерти, о том, что никто не уходит в небытье на своих двоих, всех несут на руках, в гробах вперед головой.
«Это второзаконие: тот кто блуждал рассчитался с долгами». Полагаю, говорится о тех, кто проходит Чистилище после смерти и блуждает в поисках искупления вины за свои грехи, и в конце концов получает божье благословление и рассчитывается с долгами за прожитую в греховности жизнь.
«По оставшихся чисел следам нет спасения даже левитам: перечислены все по родам по семействам по классам по видам». А это, полагаю, о тех, кто по прошествии девяти дней после смерти не искупил свои грехи и не получил спасения. Говорится о грешниках, которые классифицированы по родам, по семействам, по видам. Скорее всего они классифицированы по семи смертным грехам — каждому грешнику есть название. И для них, как сказано в начале текста, существует тюрьма. Они боятся возврата туда. Они даже непонятно кто: “Полузвери получеловеки”. Такова участь скитания — непредопределёнаая судьба, потому непонятно, кто они есть на самом деле.
Итак. Отчётливо прослеживаются мотивы смерти, греховности, страха, скитания душ, искупления вины. Смерть настигает каждого, и нужно помнить, что для кого-то она может стать блаженной, после которой душа отправляется в рай незамедлительно, а для кого-то настоящей тюрьмой. Мотив зимы неявный, я его не включаю, хотя он характерный для описания смерти. Греховность и скитание в одном флаконе. Кто-то искупает вину, а кто-то остаётся за решётками по прошествии отведённого на искупление времени. Кому-то удаётся искупить грехи, и им не нужно возвращаться в тюрьму (о чём говорится в самом начале стихотворения), а кто-то остаётся её узником. Это предназначенный для всех классифицированных по родам, по классам, по видам ад.
________________________________
Вы можете написать свою рецензию (мнение, рассуждения, впечатления и т.п.) по стихотворениям этой главы и отправить текст на urma@bk.ru с пометкой «Опыт прочтения».
