Продолжаем публиковать путевые заметки в качестве результата нашего автопутешествия по следам Емельяна Пугачева. В предыдущих сериях — Златоуст и Сатка.
Очередная глава — посещение славного города Чебаркуля.
Предоставляю слово уважаемому Владлену Борисовичу Феркелю — нашему штурману, историку и главной мужской поддержке в женской компании автопутешественниц.

Итак, день третий.

Предыдущая серия закончилась потерей — Марина Владимировна потеряла шаль….

О, шаль! Она ручной работы.
«Хендмейд», как бают знатоки.
Ее набросишь… Что ты, что ты…
Теплей плеча, нежней щеки.

Наш командор сказал: «Ни шагу
Не сделаем. Искать. Искать!»
И мы, явив тотчас отвагу,
Взялись просторы рассекать.

Все истоптали на коленках,
(Пол чистый, сору не нашли)
Искали и в столах, и в стенках,
Решили: бес опять шалит.

Следов-то нет, афронт нам чистый,
Глаза мы прячем и навзрыд:
«Тут были явно фетишисты,
Мы упустили их, вот стыд».

И образ черный и ажурный,
Как паутинка… нет, сложней,
Короче. Командору дурно.
«Держи конфетку. Будь сильней».

Мы поклонились старой Сатке,
И попылили в Чебаркуль.
Опять по той дороге гадкой,
Подпрыгивая, словно куль.

И тут опять столпотворение,
Затор, завал и Вавилон.
Какой-то деятель смиренно
Встал поперек, вот умный он.

Стоим и думаем о шали,
Считаем время, зло бурчим.
Мы обещанье раньше дали
Про пятого и все молчим.

Есть на Руси поэт известный,
И деятель и журналист…
Притормозим-ка отзыв лестный,
Чтоб образ не залапать чист.

Однажды Анна Бутакова,
На Дышаленкову смотря,
«Как интересно, как же ново.
Не буду времени терять».

Короче, полотно рождалось,
Не как ребенок, побыстрей.
(На свет явиться – это мало,
В нем выжить – дело похитрей.)

Так и портрет. До адресата
Он движется семнадцать лет.
Не верите? Смотрите – дата
Так что подвоха вовсе нет.

И тот портрет мы погрузили,
Среди тюков, баулов, книг.
Я вам скажу: чтоб вы так жили,
Селедки в бочке – те одни.

Портрет подпрыгивал и падал,
То трясся (где святой тот Витт)
Одна была ему отрада –
К хозяйке ехал напрямик.

Ну, про прямик погорячились —
Крючок на пару тысяч миль.
Но нам доставку поручили,
И мы везем сквозь дождь и пыль.

А вот и пробка рассосалась.
Эй, Чебаркуль? Ты нас-то ждешь?
Да, встреч намечено так мало,
Но, это важно, — молодежь!

Мы-то опять про Пугачева,
И про Шишкова и еще…
Для них же многое так ново,
Что не понять, столь сложный счет.

Тогда сравнили Чикатило
И Пугачева – Бог ты мой…
Такое сразу покатило,
Куда там Бородинский бой!

Поговорили, в общем, славно.
Остался каждый при своих.
Но по-другому и о главном
Нельзя в России – бьют под дых.

Кому-то хочется быстрее
Забыть о прошлом навсегда,
Кого-то алым стягом греет
И он ворчит: «Зачем, куда?»

И нет меж всеми компромисса,
Непримиримость – наш конек.
Как загнанная в угол крыса,
Ведем себя. Наш мир жесток.

Что споры взрослых – это мелочь.
Куда подастся молодежь?
Найдет достойнейшее дело
И разберет: кто плох, кто гож?

С такими мыслями к башкирам,
На Белорецк, мы взяли курс.
С надеждой: там нас встретят миром,
Мы сбросили тяжелый груз.

Сей город раньше был Заводом,
Чем горд, чем славен и любим.
И проживают год за годом,
Белоречане вместе с ним.

Приехали и первым делом
Мы повстречали земляков.
В Челябе людям надоело,
Стряхнуть решили пыль веков.

«Тут и уютно, и красиво,
Шаг сделал – на работе ты.
И люди выглядят счастливо
Без грубости и суеты».

Наутро рысью совещаться,
Встречаться, разъяснять, хвалить,
Смотреть, казать и восхищаться,
И предлагать, и говорить…

Но кто-то, брошен коллективом,
Пошел слоняться там и сям.
Нет бы, как все, в киоск за пивом,
И был бы шум, и был бы гам…

Гуляют, смотрят вправо-влево,
Фотографируют, что есть.
Обычное в Европе дело,
Попали в кадр – почли за честь.

Нацелившись заснять фонтанчик,
Вдруг остановлены: «Стоп, стоп!
У нас тут важные задачи.
Пройдемте, граждане!» Как в лоб.

И в караулку, как шпионов,
Сопроводили без затей.
«Нарушили мы свод законов,
Теперь сидеть?» Комок страстей.

Начальник посмотрел угрюмо:
«Шпионы бродят день-деньской.
Тут бы о вечности подумать,
А некогда. Народ такой».

Махнул рукой: нехай канают,
Им век секретов не найти.
Их даже собственник не знает,
Их просто нет. Господь, прости!

И вот опять библиотека,
И детских глаз пчелиный рой.
Тут не проходит бекать, мекать:
«Кто он? Герой? Антигерой?

Скажи уж четко и понятно,
Что Пугачев — совсем не миф.
Простор России необъятный,
Он скроет всех… А вдруг он жив?

Скажи, как за народ сражался,
Как мироедов зло карал,
Как до последнего держался,
Как вины все на плечи брал».

«Да он убийца, обольститель,
Авантюрист, как Бальзамо.
И вы его за все простите?
Антихрист он! Да, Боже мой».

Такие мысли в головенке
Мелькают все туда-сюда.
И черепа свод тонкий-тонкий
Уже трещит. Гляди! Беда.

И как мы выкрутились, право,
Не понимаем, вот вам крест.
История – людей отрава.
Погубленных не перечесть.

Второй герой, уж этот точно, —
Большой писатель и талант.
О нем сейчас расскажем срочно,
Бабахнем сразу в два ствола.

Во-первых, взявшись за работу,
Не прерывался он семь лет.
Наверно, отдохнуть охота,
Но права-то такого нет.

Плодил героев, персонажей,
Сюжет дробил и усложнял.
Роман его многоэтажен.
Как он сумел, как он поднял?

Там матушка Екатерина
Взяла Россию под узцы,
Держась традиции старинной,
Что завещали нам отцы.

И кто бы не пытался ловкий
Поколебать иль расшатать.
Взлетали вверх державны бровки —
На плаху вмиг ложился тать.

И Пугачеву не простила,
Ни самозванства, ничего,
«Чтоб понял он, где власть, с кем сила:
Четвертовать и сжечь его».

Кого в романе мы не встретим?
Любой отыщется типаж.
И каждый, выпукл и заметен,
И занимает свой этаж.

Эх, Белорецк! Тебе спасибо,
Что познакомил нас с людьми.
Ты – сплав, ты – твердь, ты – глыба.
Зови еще и не томи.

Туман и дождь нас провожают,
Прогноз не лучше впереди,
Автопробегцы уезжают,
И Твердышев нам вслед глядит.